— Как это потеряли? — вскинулся замполит. — Поездку в штурмовой батальон ты потерянным днём считаешь?
— Нет, конечно. Но я…
Полковник отшвырнул недокуренную папиросу. Он, как и его водитель, начал свой боевой путь парторгом батальона ополчения. С гордостью вспоминал, как заменил в бою убитого пулемётчика и вёл огонь из максима.
Это был эпизод, который не забудешь. Его хлопал по плечу комбат, пробегая мимо, и спрашивал:
— Удержимся, комиссар?
— А как же, — отвечал тот. — Пусть патронов подбросят, немцы как саранча лезут.
Затем выходили из окружения, комиссара повысили в должности, а недавно назначили в танковую бригаду. Сейчас он в упор разглядывал своего помощника. Почуял, что тот боится отправки на передний край, и этот страх заметили десантники. Повисло неловкое молчание.
— В ротах должности политруков отменили, — не подумав, брякнул комсомольский вожак. — Ещё в октябре прошлого года.
И заулыбался, показывая, что он на своем месте, а товарищ полковник просто пошутил. Усмехнулся командир взвода десантников, а замполит, будто впервые увидев своего помощника, процедил:
— Зато роль коммунистов в бою никто не отменял. Идти первыми и вести за собой остальных.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, но вмешался зампотех бригады.
— Разрешите продолжить движение, товарищ комиссар! Темнеет уже.
— Езжайте, — козырнул в ответ замполит. — Нам тоже надо поспешить.
Напуганный и обиженный лейтенант забился в угол и молчал. Полковнику надоело сидеть молча. Он окликнул помощника:
— Налей, что ли, по сто граммов, Вадим. Водка у нас осталась?
— Так точно. Даже трофейный ром товарищ Шестаков в дорогу подарил и паштет в банках.
— Попробуем фрицевский ром, и паштета баночку открой.
Вскоре замполит и его помощник оживлённо разговаривали, смеялись над каким-то анекдотом. Размолвка была забыта. Водитель внимательно следил за дорогой. Не дай бог, выедешь за колею — мин понатыкано в достатке.
Впервые за три недели батальон Андрея Шестакова спал в тепле. Дежурные поддерживали по ночам небольшие костерки под днищем машин. Морозы в конце января зашкаливали за тридцать, а температуру масла в трансмиссии требовалось поддерживать на уровне двадцати градусов.
Отремонтировали повреждённые машины — зампотех своё дело знал. Прибавилось пять новых «тридцатьчетвёрок», и количество танков снова приблизилось к штатной положенности. Воевать есть чем! Уцелевшие дома на хуторе едва вмещали погорельцев и личный состав батальона. Хоть и в тесноте — зато тепло.
Люди на удивление быстро привыкают и к мирной жизни, и к войне. Хотя танкисты и десантники знали, что передышка вряд ли продлится долго, о предстоящих боях старались не думать. Рассчитывали, что после окончательного разгрома армии Паулюса дадут ещё отдохнуть, а там весна, холода закончатся.
Танкисты поопытнее иллюзий не питали. Знали, что войска бросят в наступление — слишком много времени добивают немцев в Сталинграде. И даже сейчас, когда бои идут в городе, и кольцо сжато до предела, ожесточённость битвы не уменьшается. А переформировка наверняка связана с предстоящей боевой операцией, которая предстоит батальону.
Савелию Голикову, командиру роты, присвоили «старшего лейтенанта». Знали, что вот-вот введут вместо петлиц с «кубарями» и «шпалами» погоны со звёздочками. Но пока всё оставалось по-старому. Савелий получил по третьему «кубарю» на петлицы.
Ожидали, что присвоят «майора» комбату Шестакову, но повышение в звании откладывали до окончательного разгрома Паулюса. Придерживали и большинство наград, представления на которые отправили в штаб бригады.
Но фронт есть фронт, хоть и не передовая линия. Проводя разведку, лейтенант Василий Будник едва не погиб. Хоть и представленный к ордену, рыжий командир танка достаточного опыта не имел — повыбили опытных танкистов.
Нарушив инструкцию, он решил углубиться в западном направлении, чтобы охватить более широкий круг поиска. Энергичного и решительного лейтенанта можно было понять. Находящийся на отдыхе танковый батальон, в котором часть машин находилась в ремонте, а пять прибывших экипажей «тридцатьчетвёрок» состояли в основном из новичков, мог оказаться под внезапным ударом.
Более осторожный сержант, командир отделения десантников, посоветовал Буднику:
— Ты от батальона сильно не отдаляйся. Минные поля кругом, да и фрицы рядом. Шарахнут из засады, им языки нужны.
Сержанта поддержал десантник Иван Земцов.
— Лучше проверить участок, который нам поручили, чем раскатывать по кругу, искать приключения на задницу.
— Здесь я командир, — резко оборвал непрошеных советчиков лейтенант. — Колхозное собрание устраивать не позволю. Глядите по сторонам, для этого вас и взяли.
Дальше ехали молча. Раза два Будник связался по рации с Шестаковым, доложил результаты. Затем повел машину на возвышенность, откуда хорошо просматривалась степь. Пятеро десантников на броне беспокойно вглядывались в небо.
— Мы сейчас как клоп на потолке, — пробормотал Иван Земцов. — Налетит пара мессеров, устроят нам свистопляску.
— Не каркай, — буркнул сержант, который давно уже заметил двухмоторный немецкий наблюдатель «Фокке-Вульф-189», круживший высоко в небе.
Чаще их называли «рама» из-за массивного двухфюзеляжного корпуса. Они часами кружили над передним краем, выполняя роль фронтового разведчика. Из-за невысокой скорости (350 километров в час) эти самолёты редко наносили удары по целям, хотя имели неплохое вооружение — пять пулемётов и 200 килограммов авиабомб.
Однако на этот раз «рама» начала снижаться. Одинокий русский танк, вклинивавшийся в глубину обороны, привлёк внимание экипажа. Опасность заметил и механик-водитель. Не дожидаясь команды, он развернул машину, стремясь быстрее спуститься с холма и укрыться в лесной балке.
— Доставай пулемёт, — приказал Будник башнёру. — Обнаглел фриц, сейчас мы его встретим.
— Кой чёрт ему наш «дегтярь» сделает? — выкрикнул механик. — У «рамы» корпус бронированный и оптика первоклассная. Дай бог до деревьев добраться.
«Тридцатьчетвёрку» спасло то, что фокке-вульф не мог пикировать под большим углом. Однако две стокилограммовые бомбы шли в цель довольно точно. Один и другой взрыв встряхнул танк. Башнёра с пулемётом в руках сбило с ног, по броне ударили осколки.
Трое десантников уже спрыгнули в снег, а крупный зазубренный осколок врезался под лопатку сержанту, командиру отделения. Ранение было смертельным, но его заместитель, Иван Земцов, прижимал к себе обмякшее окровавленное тело.
Трёхтонная машина со свастикой на хвосте пронеслась над танком и разворачивалась для новой атаки. Василий Будник, открыв люк, крикнул Земцову:
— Прыгай! Сержант уже мёртв.
