Батальон настороженно замер, наблюдая за приближавшимся тягачом. Будь в кабине поменьше солдат, они бы уже разглядели русские танки. Но за оживлённым разговором, который отвлекал и механика-водителя, опасности никто не заметил. Тягач приблизился к роще метров на шестьсот.
— Давай, Фёдор, — скомандовал Шестаков.
Т-70 на приглушённых оборотах успел проехать не меньше сотни метров навстречу тягачу, когда механик-водитель остановил машину и высунулся наружу. Странный танк, покрашенный в белый цвет, появился словно ниоткуда. Механик тягача был из тыловой службы и реагировал медленно.
Зато быстро понял ситуацию унтер-офицер, старший группы.
— Разворачивайся! Это русские.
— Откуда они здесь взялись?
— Из задницы!
Механик торопливо разворачивал тягач, но русский танк прибавил скорость. Минута замешательства сыграла роковую роль для дружной компании тыловиков. Сержант Игнат Панченко догнал тягач и ударил бортовой частью по переднему колесу и капоту. Т-70 был лёгким танком, но масса десять тонн выбила из оси левое колесо, смяла капот и кабину, столкнув тягач на обочину.
Механик-водитель был раздавлен ударом. Сидевший рядом солдат потерял сознание. Унтер-офицер и уцелевший тыловик выскочили наружу и побежали по снегу к неглубокой промоине. Оба были вооружены. Солдат тянул из-за спины карабин, а унтер-офицер выхватил из кобуры пистолет.
Русский танк, разворачивая на ходу башню, перемахнул через дорогу, преследуя обоих. На скорости сорок километров Т-70 быстро догонял их. У солдата-тыловика не выдержали нервы. Отшвырнув винтовку, он поднял руки.
Удар переломил тело, оборвав короткий крик. Унтер-офицер понял, что вальтер его не спасёт, и выдернул из сапога ракетницу. Хотел выстрелить вверх, чтобы дать сигнал тревоги, но в последние секунды передумал — лучше позаботиться о собственной жизни. Ракета огненным комком разбилась о лобовую броню танка, ослепив механика Панченко.
Машину повело в одну, другую сторону, а унтер-офицер, пригнувшись, бежал к промоине. Лейтенант Тихонов не решался стрелять, но другого выхода не оставалось Башенный «Дегтярёв» отстучал очередь, свалил опытного немца в снег в пяти шагах от промоины.
— Игнат, как глаза? — ощупал Фёдор лицо товарища. — Открой, не бойся. Тебе только лоб обожгло. Видишь меня?
— Вижу, ей-богу вижу! Сволочь фашистская, хотел глаза выбить.
— Сможешь машину вести?
— Смогу. Только точки красные мелькают.
— Заводи мотор, я сейчас вернусь.
Добежав до унтер-офицера, Фёдор подобрал пистолет, достал из кармана документы, подвернувшуюся зажигалку. Немец, смертельно раненый тремя пулями, шевельнул губами и хрипло выдохнул. Изо рта текла кровь. Лейтенант, прыгнув в люк, крикнул механику:
— Игнат, гони к тягачу. Может, «языка» возьмём.
— Ты часы с фрица снял?
— Какие часы! Он там хрипит, умирает.
«Языка» добыть не удалось. Солдат лежал со сломанными ногами возле развороченного капота. Прорвав тёплые брюки, наружу торчала кость. Немец открыл глаза, что-то прошептал. Лейтенант понял, что тот просит помощи.
— Снимай часы и гоним к нашим, — высунулся из люка Панченко.
Фёдор отстегнул ремешок и протянул часы механику.
— Забирай. Сейчас документы поищу, вдруг пригодятся.
— Быстрее… надо к своим возвращаться.
Лейтенант медлил. Документы сунул в карман комбинезона и стоял возле тяжелораненого.
— Чего резину тянешь? Погнали! — торопил его Панченко.
Но с немцем надо было что-то решать. Стрелять — нежелательно, оставлять в живых нельзя. Увидев ножны со штыком на поясе, достал штык и примерился, чтобы ударить.
— Быстрее, — нервничал механик-водитель. — Фрицы кругом.
— Сам и добивай, — крикнул Фёдор и вонзил штык в грудь немцу.
Когда вернулись к своим, Тихонов передал документы комбату Шестакову. Батальон спешно готовился к маршу.
— Жаль, не удалось «языка» взять, — сказал лейтенант. — Крепко мы приложились. Троих фрицев смяли, а четвёртого из пулемёта достал — убегать пытался.
— Занимай своё место в походной колонне, — кивнул комбат, бегло листая документы. — Нормально сработали, теперь уходить срочно надо.
Шестаков был раздосадован, что в начале пути их обнаружили, — немцы наверняка организуют погоню. Но этого следовало ожидать. В степи трудно укрыться, а тут подвернулся тягач.
— Это не разведка была? — крикнул он вслед Тихонову.
— Нет, товарищ комбат. В кузове бензопила лежала, топоры. За дровами ехали.
Первые километров восемь проскочили без происшествий. Затем налетели два мессершмитта. Это были скоростные истребители одной из последних модификаций (серия «Густав»), вооружённые 30-миллиметровой пушкой и крупнокалиберными пулемётами. На внешней подвеске виднелись авиабомбы.
Мессершмитты этой серии были не только эффективны в воздушном бою, но могли нанести и крепкий удар по наземной технике. Пилоты снизились до высоты трёхсот метров и обрушили с пологого пикирования 50-килограммовые авиабомбы.
Главной целью лётчиков люфтваффе было нанести хотя бы небольшие повреждения русским машинам и замедлить ход колонны. Близкое попадание бомбы встряхнуло одну из «тридцатьчетвёрок», разорвало гусеницу и выбило ведущее колесо. Осколками и взрывной волной были тяжело ранены несколько десантников.
В какой-то степени цель атаки была достигнута. Зенитные расчёты не успели среагировать на атаку внезапно появившихся истребителей. Однако, когда «мессеры» пошли на второй заход, навстречу им ударили светящиеся трассы спаренных ДТТТК и крупнокалиберного браунинга бронетранспортёра.
Один самолёт был повреждён, но пушечный и пулемётный огонь с небольшой высоты обошёлся новыми потерями. Один из 20-миллиметровых снарядов пробил крышу «порше», убил водителя и разнёс приборную панель. Машину срочно ремонтировали, место водителя занял один из десантников. Но главной проблемой оставалась срочная эвакуация раненых.
Шесть человек погрузили в бронетранспортёр «скаут». Старшине Тимофею Черняку Шестаков приказал оставаться у крупнокалиберного браунинга.
— Срочно доставь ребят к нашим. Машина скоростная, гони через степь, я на тебя надеюсь.
— Есть, товарищ комбат, — козырнул старшина. — Кто из медработников раненых сопровождать будет?
Андрей Шестаков поглядел на фельдшера Яценко. Он, конечно, более опытный, хоть и от спирта не просыхает. Но отчётливо понимая, что мало кто вернётся из этого обречённого рейда к немецкому аэродрому, кивнул на Киру Замятину.
— Она с тобой поедет.
— Я и на броне смогу. Пусть Игнатьич в тыл катит. Мне…
Прекращая ненужный спор, комбат обнял Киру и первый раз поцеловал её на глазах у всех в губы.
