Под Сталинградом такая мясорубка, полки и бригады за считанные дни сгорают. Наступление немцев на Кавказ захлебнулось — чего там какой-то батальон! Жалко хороших ребят, но жалостью войну не выиграешь.
Первый ворвалась на лётное поле танковая рота старшего лейтенанта Савелия Голикова, которой руководил капитан Калугин. Расчёты 37-миллиметровых зениток открыли огонь с расстояния трёхсот метров.
Светящиеся трассы мелких раскалённых снарядов выбивали фонтаны искр на корпусах и башнях «тридцатьчетвёрок». Пробить броню они не могли, но удары глушили, контузили танкистов. Одна из машин, с перебитой гусеницей, развернулась на быстром ходу, сминая гусеничную ленту.
Десантники залегли, их прижимали к земле крупнокалиберные пулемёты. Трёхдюймовый снаряд накрыл фугасным разрывом зенитку, раскидывая в стороны куски металла и тела расчёта.
Две другие зенитки были раздавлены танками, успев подбить ещё одну «тридцатьчетвёрку». Расчёты крупнокалиберных пулемётов вели огонь до последнего, а когда кинулись разбегаться, было уже поздно. Очереди башенных «Дегтярёвых» догоняли их, пробивая насквозь.
Два дежурных мессершмита взмыли в воздух с короткого разбега, форсируя до предела мощность своих двигателей. Один быстро набирал высоту, а второй угодил под спаренную трассу пулемётов ДШК, установленных на грузовике «порше».
Лейтенант, командир взвода, который вёл огонь, матерился, глядя, как белый с серыми разводами «мессер» клюёт носом.
— Падай, сучонок! — кричал лейтенант, успевший потерять за полтора года войны двух братьев и сам недавно выписанный после тяжёлого ранения из госпиталя.
Мессершмитт врезался в мёрзлую землю и загорелся. Из кабины с трудом выбирался лётчик. Упал рядом со своим самолётом и остался лежать среди растекающегося бензинового пламени.
Какое-то время слышались его крики, виднелся чёрно-белый крест через весь борт, затем пламя захлестнуло самолёт, закручивая петлю густого маслянистого дыма.
Вторя дежурная пара мессершмиттов разгонялась по взлётной полосе. Савелий Голиков выпустил снаряд, который взорвался под задней частью фюзеляжа, почти напрочь оторвав хвост.
Истребитель закрутило на скорости, завалило набок. Отлетело, кувыркаясь в воздухе, одно крыло, за ним другое. Обрубленный корпус перевернулся, лопнула обшивка, сорвало фонарь кабины. Лётчика выбросило на лётную полосу и всем телом ударило о бетон.
Другой истребитель из этой пары тоже не успел взлететь. По нему вели огонь сразу два танка, спаренный ДШК лейтенанта-зенитчика и автоматчики из десантной роты.
— Не задерживаться, вперёд, — кричал в рацию капитан Калугин.
Механик-водитель видел сквозь приоткрытый люк ряд мессершмиттов, к которым бежали лётчики, и два больших алюминиевых ангара, из которых тоже выкатывали самолёты.
— Не уйдёте, всех подавим! — бормотал механик, заражаясь азартом боя.
Их машину обогнал лёгкий танк Т-70 лейтенанта Фёдора Тихонова. Он выстрелил на ходу в один из истребителей, но промахнулся. Зарядил следующий снаряд, однако надавить на педаль спуска не усел. В лицо брызнули искры из смотрового отверстия, по щеке полоснул осколок.
— Пулемёт нам в морду бьёт! — кричал механик Панченко. — Гаси его, паскуду!
Из-за мешков с песком вёл огонь крупнокалиберный машингевер. Можно было только удивиться хладнокровию немецких пулемётчиков, вступивших в неравный поединок. Впрочем, другого выхода у них не было, а тяжёлые пули калибра 13,2 миллиметра могли вывести из строя лёгкий русский танк.
— Игнат, дорожка! — орал в ответ Фёдор, оглушённый градом ударов по броне.
Танк остановился, лейтенант поймал в прицел пулемётные вспышки и выпустил фугасный снаряд. Взрыв разорвал мешки с песком, опрокинул пулемёт. Двое уцелевших немцев из расчёта свернулись на дне окопа. Унтер-офицер был убит, а подносчик боеприпасов, пригнувшись, убегал прочь, держа на весу перебитую руку.
Пака лейтенант Тихонов возился с вражеским пулемётом и вытирал кровь с лица, «тридцатьчетвёрка» Калугина всадила снаряд в истребитель. Фюзеляж переломило пополам. Вперёд рвался Савелий Голиков, стреляя на ходу.
— Даём гадам жару! — воскликнул Панченко. — Ты скоро там, Федя? Смотри, а то все ордена расхватают.
— Мне, кажись, зуб выбило, — пожаловался лейтенант. — Чёрт с ним, гони вперёд.
Несмотря на то, что уже горели или были разбиты несколько самолётов, а вторая рота ворвалась на лётное поле, начало боя складывалось не слишком удачно.
Во второй роте Савелия Голикова застыли две подбитые «тридцатьчетвёрки». Одна, с разорванной, скрученной гусеницей, продолжала вести огонь из орудия и пулемёта. Но взять нужный прицел командир танка не мог.
Машину обстреливали из миномёта. Мины весом три с половиной килограмма хоть и не пробивали броню, но глушили экипаж грохотом взрывов. Заряжающий сидел на корточках, зажимая уши, из которых сочилась кровь. Его заменил другой танкист, и младший лейтенант накрыл снарядом один из мессершмиттов.
— Бей по командному пункту! — приказал по рации капитан Калугин. — Если прикончим диспетчеров, здесь будет столпотворение.
— Вас понял! — кричал в ответ оглушённый командир танка.
Очередная мина ударила в закрытый люк и отбросила младшего лейтенанта от прицела. Его спас пробковый танкошлем, и упрямый танкист открыл огонь по командному пункту.
Вторая «тридцатьчетвёрка», расстрелянная зениткой в упор, застыла с заклинившей башней. Широкоплечий коренастый сержант бил кувалдой по массивному зубилу, пытаясь выковырнуть застрявший в поворотном механизме бронебойный снаряд. Стрелок-радист и двое десантников прижимали очередями из «Дегтярёва» иавтоматов солдат аэродромной охраны, пытавшихся добить русский танк.
Дымил двигатель, в который тоже угодил снаряд. Огонь удалось погасить, но погибший механик-водитель лежал, накрытый бушлатом. Командир танка, рыжий лейтенант Вася Будник, понял, что машину «не оживить». Надо хотя бы выбить застрявший в погоне оплавившийся от жара снаряд. Тогда он сумеет развернуть башню и открыть огонь из орудия. Лейтенант не мог спокойно смотреть, как немецкие самолёты выруливают на взлёт. Он суетился и давал советы.
— Зубило передвинь. Вот так.
Сержант, весь мокрый от пота, повернулся, чтобы послать рыжего командира на три буквы, но дёрнулся от удара пули и, ахнув, опустился на колени.
— Убили…
Вместе с единственным словом, которое успел произнести смертельно раненый танкист, изо рта потекла кровь, и сержант упал возле своей машины. Зубило перехватил Будник, а второй сержант врезал кувалдой с такой силой, что зубило вылетело из рук лейтенанта, а фиолетовый от окалины снаряд, наконец, поддался.
Василий и заряжающий нырнули в люк. Башня, хоть с трудом, хрустя зубцами, проворачивалась.
— Осколочно-фугасный давай, — весело скомандовал рыжий лейтенант.
