После таких событий в деревне воцарился ужас: «атаман» и его присные собрали весь уцелевший после набега гитлеровцев скот. Самых лучших животных пришлось отдать барону, просто хороших они взяли себе, а остальных заперли на скотном дворе в ожидании немецкой заготовительной команды. Так любимая козочка Ани оказалась на подворье Стеценко. Сам же фон Бергманн избрал своей штаб-квартирой школу, впрочем, не забывая и о пасеке. Жителям пришлось безоговорочно выполнять его распоряжения о сельхозработах, в которых он, надо сказать, знал толк. Старожилы живо вспомнили дореволюционные времена, когда всем заправлял приказчик барина, который сам кутил где-то в Санкт-Петербурге. Не забыл господин аристократ напомнить селянам, что за любую помощь Красной армии или советской власти он лично вынесет смертный приговор любому во имя «тысячелетнего рейха» и фюрера.
Увидев красноармейца, мать Ани до смерти испугалась за судьбу девочки, но потом просто взмолилась: «Товарищ, защити нас от этих нелюдей!» Саша от безмолвной ярости только сжал в руках ППД. А на пороге дома уже слышались шаги: привлечённый радостным возгласом девочки «атаман» пошёл выяснять, в чём дело. Каково же было его удивление, когда в доме он увидел красноармейца с изготовленным к стрельбе пистолетом-пулемётом: «Руки вверх, мразь!» Топор надо было ещё вынуть из-за пояса, а в глазах Саши он увидел готовность нажать на спуск при малейшем собственном шевелении. Спустя минуту «атаман» был крепко связан и сидел с кляпом во рту, Аня с её мамой постарались на славу. Дальнейшее было оформлено в том же ключе — девочка, якобы по просьбе Стеценко, позвала в родительский дом фон Бергманна-Горцева: «Господин барон, вас нижайше атаман просит в нашу избу подойти, мы клад с монетами и иконами нашли». Это стоило проверить на месте, чтобы ничто не прошло мимо рачительного хозяина. Там аристократа постигла та же участь, что и плотника-убийцу.
Тем временем мать Ани поинтересовалась, что Саша собирается делать со связанными негодяями дальше. Боец ответил:
— Очень просто, выведу их в лес, а там решим, чего они заслуживают. Немцам, если появятся, можно сказать, что вот этот — перед баронским носом очутился дульный срез ППД — сам куда-то пошёл и не вернулся.
— А они точно не вернутся?
— Точно!
При этих словах Стеценко замычал, а фон Бергманн-Горцев начал дёргаться. Дав по пинку обоим, бывший студент утихомирил нацистских пособников словами: «А ну молчать! А то прямо здесь и сейчас повешу!» К женщине после этого полностью вернулись силы, душевные и физические:
— Сынок, как тебя хоть звать-то?
— Сашей.
— Может, чем помочь смогу?
— У нас тут рядом упряжка с пушкой, но кончаются еда и корм для лошадей. Ворон вот тут недавно варили на обед. Карта местности также бы не помешала.
— Ой, у нас же эти гады всё забрали. На их дворах всё это найдётся, но забрать еду и силос незаметно не удастся. А карта, может быть, в школе есть, дочка знает. Она же у меня отличница!
— А где ещё предатели и что сейчас делают?
— Либо пьют, либо кого-нибудь на себя заставляют работать! — из сеней раздался низкий мужской голос. Один из пожилых деревенских жителей, Никифор, видел, как Аня зашла за фон Бергманном-Горцевым. Он решил проследить за ними, как бы ещё чего не вышло. Каково же было его удивление, когда, заглянув в окно, он увидел барона-пасечника и плотника-убийцу связанными, а рядом с ними вооружённого красноармейца, разговаривающего с хозяйкой дома. Когда советские солдаты отступали, Никифор, не стесняясь, крыл их отборным матом за то, что они бросают их на милость немцев. Сколько было высокопарных слов «Красная армия всех сильней!» икакова оказалась их цена в реальности! От германских порядков он не ждал ничего хорошего: в1918 году в его тогдашнюю деревню не раз наведывались кайзеровские войска с целью реквизиции продовольствия. Он тогда воевал в Закавказье на турецком фронте и после полного коллапса Русской императорской армии пришёл оттуда в свой дом, разграбленный «гостями» из второго рейха. От последующего недоедания слегла его жена, позже скончавшаяся от сыпного тифа. Советскую власть Никифор после коллективизации тридцатых годов тоже не жаловал: на колхозный скотный двор пришлось отвести лошадь, двух коров и всех свиней, кроме одной. Мужик-то он был работящий, а потому в двадцатые годы его личное хозяйство восстановилось и окрепло. Но ладно хоть ещё пару коз, гусей и кур оставили, яйцами и козьим молоком новоявленный колхозник торговал на рынке, хотя уже не в тех масштабах, что раньше.
А вот Стеценко с парой своих дружков увели с его подворья абсолютно всё! На вопрос, как без свиньи, коз и птицы теперь жить, последовал грубый хохот: «А вот эту репу сам жри!» Господин барон «утешил», что молоком и яйцами теперь он будет расплачиваться за подённую работу в его хозяйстве. И что все безоговорочно обязаны выполнять требования немецкого командования. Вот если соблаговолит оно вернуть животных бывшим хозяевам, тогда и будет разговор, а пока все они будут в его непосредственном ведении на бывшем же колхозном скотном дворе. Трудно сказать, насколько желаниям оккупационной администрации соответствовали такие устремления «возродившегося» инепомерно жадного аристократа, но пока её представители не прибыли на место, фон Бергманн-Горцев просто наслаждался своим «звёздным часом» до того момента, когда Саша с ППД положил всему этому столь неожиданный для деревенского властелина конец.
Из всего случившегося Никифор извлёк ясный урок, что теперешняя его судьба — быть в лучшем случае батраком у барона или рабом у оккупантов: те уже наглядно в прошлом показали свою сущность грабителей. А теперь к ним добавилась «слава» насильников и защитников новоявленного барина, который «крышевал» убийцу и его ублюдков. Последние и до того только и знали, что зариться на его нажитое честным трудом добро. Со счетоводом он никогда не был дружен: тот твёрдо придерживался всего того, что пишут в «Правде», но никогда не «стучал» на него «наверх». Даже, наоборот, говорил служащим «органов», что Никифор — настоящий трудяга, и на таких колхоз держится, только вот просто не понимает он всех преимуществ коллективной собственности над личной. Надо дальше вести разъяснительную работу, в чём и состоит его задача как коммуниста.
Эта «разъяснительная работа» выливалась частенько в перебранки с матерщиной. Однако Никифор видел, что за тракторами и прочей механизацией сельского хозяйства и впрямь ему не угнаться, даже если бы у него было три лошади. А ещё этот «на чём только держится» агроном как-то подарил ему по весне рассаду какого-то сорта помидоров с селекции. К концу лета они так выросли и были такие вкусные, что на рынке их у него в момент отхватили! А теперь ни тракторов, ни помидоров, ни даже своей лошади, только мрачная перспектива быть холопом у немцев с «воскресшим» барином и их холуев. Колхоз сейчас ему казался промежуточной степенью между меньшим злом и чем-то в общем неплохим, а за смерть счетовода убийца Стеценко должен был ответить своей поганой жизнью. В свете таких мыслей и шанса вернуть своё имущество с животными обратно Никифор был готов искренне помочь делом Саше.
Быстро разработали план действий и приступили к его осуществлению. Никифор собрал ещё пару пожилых, но крепких крестьян, трёх колхозниц порешительней, и в течение получаса всё было кончено: все прихвостни Горцева были обезврежены. Обошлось без выстрелов, но не без крови. Саша объяснил селянам, почему он не может стрелять из ППД: иначе его расчёт сочтёт его погибшим и уйдёт в лес. Поэтому полностью боеготовый пистолет-пулемёт пришлось использовать только как психологическое оружие. Четверых удалось взять на испуг, но двое решили оказать сопротивление. Их утихомирили навсегда, быстро и в «лучших традициях» Василисы Кожиной — закололи вилами.
