– Что вы имеете в виду?
– Им нравятся одни и те же вещи. Они обе обожают воду. Любят животных. Они живут ради таких занятий, как плавание с маской, пэдлбординг, серфинг.
– И, как я вижу, занимаются исследованием приливных заводей, – добавила Джессика.
Кейси улыбнулась:
– Да, это тоже.
Они немного помолчали.
– У меня когда-то была такая подруга, – наконец сказала Джессика.
– Когда вы были маленькой?
– Когда мне было двенадцать. Эшли Джессинс. Ее семья переехала на ту улицу, где жила я. Мы с ней все делали вместе.
– Вы поддерживаете с ней контакт?
Джессика покачала головой:
– Нет. Когда я решила уехать, я бежала так далеко и так быстро, как только могла.
– И все еще бежите?
Джессика перестала раскачиваться.
– Что вы имеете в виду?
– Вы все еще продолжаете спасаться бегством?
Джессика на минуту задумалась.
– Не знаю. Я уже совершенно точно не тот ребенок. У меня есть карьера, своя жизнь.
– Но это не означает, что вы не убегаете, – перебила Кейси. – Когда дела идут скверно, мы уходим, бежим. Для этого требуется мужество. Выбраться из ситуации, которая не такова, как хочется, особенно если каждый день испытываешь боль, – это мужественный поступок.
Джессика согласно кивнула.
– Однако иногда мы настолько привыкаем бежать, что забываем: пора перестать убегать от и начать бежать к.
– Не уловила вашу мысль, – призналась Джессика.
– Вы проделали долгий путь с материка. Та жизнь, от которой вы бежали, имела место давным-давно. Но она по-прежнему составляет значительную часть вас. Правда ведь? То, что вы делаете, о чем думаете, вы все еще пытаетесь бежать от нее.
По лицу Джессики покатилась слеза.
– Вы не понимаете, – сказала она. – Та моя жизнь была плохой. – Джессика стерла слезу, но вслед за ней побежали другие. – Она была очень плохой.
– Однако это больше не так. – Кейси потянулась и накрыла руку Джессики своей. – Может быть, пора перестать вкладывать такое количество времени, энергии и эмоций в бегство от жизни, которую вы не создавали? И приложить все то же самое к созданию жизни, какая вас устроит? – Кейси выпустила руку Джессики. – Вы работаете?
Джессика кивнула.
– У вас прекрасная машина, очень дорогая одежда, телефон последней модели, – продолжала Кейси. – Заметьте, я спрашиваю не с осуждением, но ради объективности. Зачем вам все это?
Джессика повернулась к ней. Помедлила.
– Я не говорю, что в этом есть что-то неправильное, – пояснила Кейси. – Все это очень хорошо. Я просто спрашиваю, почему вам так важно всем этим владеть?
– Просто я хочу доказать свою принадлежность, – ответила Джессика после долгой паузы.
– К чему?
Молодая женщина покачала головой и рассмеялась против воли:
– Не знаю. Наверное, я не хочу, чтобы люди увидели во мне ту, какой я была когда-то.
– А какая вы на самом деле? – спросила Кейси.
– Какая я? Простите, не поняла. Что вы имеете в виду?
– Ну, некоторые люди любят машины. Им нравится это ощущение, когда сидишь в хорошей машине. Им нравится устройство машины, нравится гул двигателя, когда они нажимают педаль газа. Они ценят симметрию дизайна, красоту автомобиля. Вы такая?
Джессика помотала головой:
– Нет.
– Другим нравится одежда. Их приводят в восторг последние веяния моды, они восхищаются креативностью дизайнеров. Такие люди умеют определять нюансы, которые делают каждый предмет одежды уникальным. Им нравится ощущение, которое создает каждый отдельный предмет. Это вы?
Джессика снова мотнула головой:
– Нет.
Кейси улыбнулась.
– Иногда, даже не сознавая этого, мы пытаемся доказать миру, что мы здесь не чужие. Вначале нам хочется, чтобы окружающие нас любили или признавали, видели в нас какую-то ценность. Потом в какой-то момент мы осознаем истину: мы всеми силами пытаемся принадлежать к клубу, в котором на самом деле не хотим состоять. А на самом деле мы хотим – больше всего на свете! – быть принятыми в наш собственный клуб. Да, мы хотим признания. Но в самой сокровенной глубине души мы не ждем, чтобы кто-то сказал, что мы – особенные. Нам нужно, чтобы мы сами признавали, что мы – особенные. И как только мы это сделаем, потребность в признании со стороны исчезает. Мы знаем, что мы особенные – совершенно независимо от других.
Джессика кивнула.
– Что заставило вас приехать сюда? – спросила Кейси. – На Гавайи?
– Я хотела научиться кататься на доске.
– Правда?
Джессика кивнула.
– Однажды я смотрела фильм об одном серфере. Он говорил о том, какую ощущаешь свободу, когда скользишь по волнам. И что, когда занимаешься серфингом, весь мир исчезает. Все, что ты чувствуешь, – это волны, доска и ощущение гармонии. – Она пожала плечами. – Наверное, это глупо.
– Вы катаетесь на доске?
Джессика помотала головой:
– Нет. Когда я сюда приехала, все было так дорого. Денег у меня было в обрез, так что я сразу пошла работать, чтобы платить за съемную квартиру и еду. Но все равно не могла свести концы с концами. Поэтому я взяла еще одну вечернюю работу. А потом, не знаю. Просто в какой-то момент это стало казаться глупостью.
– Серфинг?
– Просто вся эта идея, что серфинг может означать свободу, гармонию и все такое.
– Вы по-прежнему бедны?
Джессика снова помотала головой:
– Нет. Я не имею в виду, что я богата, но ни в коем случае и не бедна.
Кейси улыбнулась.
– Мне все еще неясно, кто вы.
– В каком смысле?
– Ну, вы – не та девочка, которая бежала от тяжелого детства. Вы – не та бедная девушка, которая приехала сюда. Машина, одежда тоже не определяют вашу личность. Так кто же вы?
Улыбка сползла с лица Джессики.
– Я не знаю.
Кейси кивнула.
– Вот поэтому вы продолжаете бежать от, вместо того чтобы бежать к.
Глава 27
Мы с Майком по-прежнему были в кухне, занятые уборкой и беседой.
Он хмыкнул:
– Мы основательно поговорили на тему родительства, Джон. А ты не хочешь рассказать мне какие-нибудь новости?
– Ой, нет. Я, я… – Я улыбнулся. – На самом деле не знаю. Последние несколько лет были изумительными. По-настоящему. Я так рад, что нашел тогда ваше кафе! Оно изменило мою жизнь. И я хочу поблагодарить тебя за это.
