Эмма кивнула.
– Выглядит действительно потрясающе. Поэтому я и хочу серфить в пайплайне. Просто мне надо дорасти до этого. Я встречала взрослых, которые слишком рано пытались освоить это и здорово ломались. Теперь они даже попробовать не хотят. А ведь они еще совсем не старые!
Джессика улыбнулась.
– П означает «проси». Мы с моей подругой Софией постоянно это делаем. Мы наблюдаем за лучшими серферами и просим у них совета.
– И они вам помогают?
– Ну, не всегда. Некоторые – нет. Но большинство из них очень милые. – Эмма пожала плечами. – Нельзя позволять мелочам стоять на пути больших свершений. Человек невежливый – это мелочь. Поначалу бывает немного неприятно, но мы просто идем к другому человеку и просим его. Серфинг на больших волнах – это большое свершение. Мы не хотим его пропустить из-за того, что кто-то оказался невежливым.
– Дошло. А третья И что значит?
– Давай оставим третью И на потом, ладно? Это моя самая любимая.
Джессика улыбнулась.
– Ладно. Оставим на потом. Тогда что значит К?
– У каждого великого серфера был в жизни день, когда он не знал, с какой стороны вставать на доску. Я имею в виду, в это действительно трудно поверить, когда видишь таких хороших серферов в деле. Но это правда. Когда они начинали, они не умели даже вставать на доски. Так что если они научились кататься так хорошо, то может каждый – и я тоже могу.
Джессика кивнула. Это напомнило ей слова Джона об экспертах.
– Хорошо, тренер. Так что же означает твоя любимая?
Эмма улыбнулась и завопила во всю мощь легких:
– И! Единственный способ по-настоящему испортить себе день серфинга – не идти серфить! Так что ИДИ! – И она сплясала залихватский танец.
Джессика расхохоталась.
– Ты тоже можешь сплясать этот радостный танец, если хочешь, – сказала Эмма. – Он называется гоу-серфинг-шафл. Я сама его придумала. Не обязательно выполнять все фигуры правильно, просто старайся как можешь.
Джессика приподняла ногу. Она чувствовала себя неуклюжей по сравнению со свободными, легкими движениями Эммы. «Просто иди, – сказала она себе. – Просто иди!» И позволила себе следующие несколько минут беззаботно и ничуть не пытаясь оценивать, как она выглядит со стороны, танцевать гоу-серфинг-шафл с Эммой.
Глава 44
Небо быстро теряло краски. Скоро совсем стемнеет.
Майк глянул на меркнущую линию горизонта.
– Ну, пора на берег, – сказал он.
Я продолжал думать над его словами о том, что нужно быть наблюдателем момента, а не только его участником.
– Приведи короткий пример, как это – быть наблюдателем, – попросил я. – А потом со следующей волной пойдем к берегу. Что-то подсказывает мне, что у тебя есть на этот счет очень хорошая история.
Майк плеснул воды на доску и улыбнулся.
– Ладно, одна коротенькая история. Я в ней, конечно, выгляжу не лучшим образом, но она определенно годится для моей личной книжки «Ага!». Когда мы с Эммой путешествовали по Австралии, был один такой отрезок пути, для которого мы арендовали кемпер. Ну, ты знаешь, в нем можно спать по ночам. Это был эксперимент. Мы до этого не раз останавливались в кемпингах, передвигаясь на обычных машинах, а тогда подумали: почему бы не попробовать и такой способ? Мне это казалось интересной идеей, и я до сих пор уверен, некоторым людям отлично подошло бы.
– Но не вам двоим, – предположил я.
Он покачал головой:
– Не нам. В кемпере было неудобно спать, вот чтобы так – из ночи в ночь. Не знаю точно почему. Может, он был слишком тесным? В общем, нам просто не подошло. И хуже всего было то, что мы оба просыпались среди ночи и были вынуждены идти в туалет.
– Да уж, ничего хорошего, – согласился я.
– Особенно когда это означает, что выйти из кемпера нужно в глухую ночь и тащиться к общественному туалету, который располагался довольно далеко, – продолжил Майк. – Нас с Эммой, в общем-то, неженками не назовешь, но по какой-то причине это было «против шерсти».
– И что случилось дальше?
– Эмма всегда была настоящим бойцом. Никогда не жаловалась, сохраняла позитивный подход. Но после трех недель ночных пробуждений, когда нам обоим приходилось идти в туалет, у нее случился срыв. Она проснулась в два часа ночи, и, сколько бы я ни говорил ей, что все хорошо, она плакала и не могла остановиться. И плакала громко. По-настоящему громко. Тогда я обыскал нашу крохотную «квартирку», нашел ее туфельки и обул ее. Под несмолкающие рыдания я лихорадочно нашарил собственную обувь и тоже обулся. Наконец, взял ее на руки и пять минут нес к туалету. И все это время она громко рыдала. – Он покачал головой. – Эти площадки, где паркуешь кемпер на ночь, полны других людей, всегда кто-то останавливается на ночлег. И когда просыпаешься посреди ночи потому, что кто-то шумит, это ужасно раздражает. Так что я прекрасно сознавал, что в два часа ночи незатихающими рыданиями Эммы мы перебудим всех.
Я кивнул.
– И что было дальше?
– Мы добираемся до туалета, я лелею надежду, что теперь-то она успокоится, но она не успокаивается. Это нехарактерно для нее, но она только плачет, плачет, плачет и не может остановиться. Мне не хотелось этого делать, потому что я считаю, что это неправильно, но я, беспокоясь о других людях в лагере, пригрозил отобрать то, что ей нравится, если она не перестанет плакать. Я говорил очень тихо и очень внятно: «Если ты не перестанешь рыдать, то утром не будешь играть со своей любимой игрушкой». Ну, что-то в этом роде.
– И что, сработало? – поинтересовался я.
– Ничего подобного. Она принялась рыдать еще громче. – Майк пожал плечами. – Тогда я сказал, что если она не успокоится, то на следующий день мы не поедем в заповедник для животных. А она ждала этого целую неделю.
– И?..
– Она заплакала еще горше.
Майк снова плеснул на доску водой, покачал головой.
– Это был я в своем худшем варианте. Не тот, кто я есть как личность, и определенно не тот отец, каким я являюсь на самом деле.
– И что было дальше? – спросил я.
– Я увидел ее.
Я непонимающе посмотрел на него.
– Что ты имеешь в виду?
– Это было мощное сюрреалистическое переживание, словно дар откуда-то. Когда мы добрались до туалета, я усадил Эмму на унитаз. Она была такая усталая, что я боялся, как бы она не упала, поэтому встал перед ней на колени и держал ее. Вот в таком положении мы с ней и были, когда я сказал, что отменю поездку в заповедник.
Но когда я говорил это, кое-что случилось. Я не только произнес эти слова, но и услышал их. Услышал так, будто их говорил кто-то другой. Я был наблюдателем этой сцены, хотя одновременно участвовал в ней. И в этой роли наблюдателя.
