– Вот это, я понимаю, чудеса, – говорит Стефан, разглядывая бутылку. – Ты же жаловался, что смородинового вина совсем мало осталось и грозил не трогать запасы до Рождества.
– Да я подумал, ерунда это – ждать какой-то специальной праздничной даты, – улыбается Тони. – Каждый день праздник не хуже Рождества – сам факт, что он для нас наступил. Солнце взошло и заново село, я проснулся, кафе осталось на месте, вино из погреба не исчезло, вы пришли и даже изредка отражаетесь в зеркалах – чем не повод? Самый крутой в мире повод: мы есть.
– Мы-то будем всегда, – вставляет Нёхиси низким, гулким, почти набатным басом, который издает его новое тело; говорю же, превратился спросонок хрен знает во что. – А вот смородиновое вино скоро закончится, и это величайшая несправедливость, – печально добавляет он, поставив на стол опустошенный бокал. И спрашивает Стефана: – Может, сделать эту бутылку бездонной, пока не поздно? Как мы четыре года назад поступили с каким-то особо удачным по вашему общему мнению коньяком? Я помню про этот ваш дурацкий, неизвестно кем и зачем придуманный закон сохранения материи. Но в прошлый раз все прошло отлично, ты сам свидетель. Вселенная щедра. Она и не заметит, если еще на одну бутылку у нее бесконечности отщипнуть, точно тебе говорю. Соглашайся! Сам же будешь потом локти кусать.
– Он не дотянется, – высокомерно говорю я и демонстративно подтягиваю ко рту собственный локоть. Дешевый балаган – моя страсть.
– Ничего, будет надо, твой укушу, – обещает Стефан. И укоризненно смотрит на Нёхиси. – Умеешь же ты ввести в искушение на ровном месте! Ай ладно, черт с ней, с материей, я ей не нянька, пусть сама думает, как ей сохраняться. Давай.
Будущее наше, таким образом, обеспечено. Правда, не навсегда, как наверное можно подумать, услышав слово «бездонная»: с нашими аппетитами ничто не навсегда. Но все-таки более-менее надолго. Особенно если мне в руки эту бутылку никогда не давать.
Тони, по идее, должен быть сейчас доволен больше всех: он парень хозяйственный. А бутылка все-таки из его погреба и после каждой вечеринки будет возвращаться туда. Но Тони внезапно ставит почти полный стакан на стойку и улыбается такой специальной вежливой улыбкой, предназначенной нам, чтобы не обращали внимания на окутавшую его хмурую тучу, невидимую, но настолько очевидную, что хочется тряпкой смахнуть. Но тряпкой, увы, не поможет. Я проверял.
Не первый год зная Тони, которому, прямо скажем, не то чтобы свойственно вступать в близкие отношения с хмурыми тучами, видимыми или нет, я догадываюсь, откуда она взялась. И с привычным сочувствием думаю, что быть двойником смотрителя Маяка, конечно, ужасно круто. Но, к сожалению, не всегда.
Люси
Весь вечер почему-то была уверена, что вот-вот приедет трамвай. Черт его знает, откуда взялась эта уверенность; не то чтобы каждая вторая ее экскурсия завершалась на Этой Стороне. И даже не каждая сотая. То есть, случаи, когда Люси оказывалась на Этой Стороне с экскурсантами, можно было пересчитать по пальцам. Одной руки.
Но ладно. По крайней мере, Люси держала себя в руках. Не обещала никаких невозможных трамваев, только увлеченно рассказывала – о пространстве мифа, всегда существующем одновременно, параллельно с пространством обыденной повседневности. И, переходя от общего к частному, о бесчисленных чудесах пограничного города и его потаенной изнанки, как всегда, выдавая их за малоизвестные городские легенды, каковыми они, строго говоря, и являются – до поры, до времени, пока сами овеществиться не решат.
Просто такой уж вдохновенный выдался вечер, Люси была в ударе. Не просто честно отрабатывала программу, ее натурально несло. Тому было много причин.
Во-первых, она любила вечерние экскурсии больше всех остальных форматов, даже цену на них всегда назначала почти вдвое ниже, чем на другие маршруты, хотя с учетом предварительной подготовки работы получалось гораздо больше, все-таки на вечерних экскурсиях она показывала не парадные городские достопримечательности, с которыми все более-менее ясно, а обычные улицы, переулки и дворы. В этом, собственно, и заключался замысел – показать людям затрапезные декорации обыденной городской жизни, которые они и сами видят изо дня в день, и при этом удивить столько раз, сколько вообще возможно, обрадовать, вдохновить, окрылить, чтобы не просто расходились потом по домам, а разлетались на невидимых ангельских крыльях, сами себе не веря, что им посчастливилось жить в таком городе, да и вообще просто жить.
Во-вторых, история именно этой экскурсии была очень трогательная: трое друзей-студентов, уехавших учиться в Германию, узнали от кого-то из знакомых про Люсины экскурсии и решили сделать подарок оставшимся дома родителям, чтобы передать привет, удивить, развлечь и порадовать – просто так, без специального повода, приятный сюрприз посреди унылого виленского ноября. Люси была тронута их неожиданным выбором, от совсем юных мальчишек, ничего подобного обычно как-то не ждешь, поэтому присвоила экскурсии внутренний статус особо важной и старалась для незнакомых клиентов, как для самых любимых друзей.
В-третьих, экскурсанты пришлись ей по сердцу, сама бы не выбрала лучших спутников для вечерней прогулки-импровизации. В этом смысле Люси была вполне избалована, клиенты ей обычно доставались, как минимум, приятные – оно и неудивительно, индивидуальная экскурсия по Вильнюсу, отродясь не входившему в топ туристических хитов, сама по себе достаточно странное мероприятие, чтобы производить отбор. А уж редкие местные жители, готовые потратить время и деньги на экскурсию по собственному городу, вообще на вес золота каждый, соль земли.
Но эти четверо – семейная пара и отдельные друг от друга мужчина и женщина, прежде незнакомые между собой – оказались совсем отличные. Умные, веселые и такие обаятельные, хоть кино о них на ходу снимай, а потом выкладывай на ютуб, как рекламу своих вечерних экскурсий – смотрите, завидуйте, будьте, как мы! Улыбчивые Митя и Агне с совершенно одинаковыми круглыми голубыми глазами, всю дорогу не разнимавшие рук, Жанна с бирюзовыми волосами под цвет зеленых русалочьих глаз, и на редкость эффектный мужик, русский с немецким именем Ганс, музыкант, с саксофоном в футляре – объяснил, у него сразу после экскурсии репетиция, некогда будет домой заходить.
Общий язык нашелся мгновенно; собственно больше, чем просто язык – общий культурный контекст. Так на самом деле редко бывает – что все понимающе переглядываются при виде, к примеру, яркой наклейки с надписью «Только для сумасшедших» на двери закрытого салона свадебных платьев, и не надо дополнительно объяснять, что шутка сложнее и глубже, чем кажется, рассказывать откуда эта цитата, пытаясь вместить в три слова целый роман.
Убедившись, что не только эту цитату, вообще ничего не нужно дополнительно объяснять, люди натурально понимают все с полуслова, ловят на лету и ловко отбивают подачи, Люси позволила себе расслабиться, как на настоящей прогулке с друзьями, и просто счастливо гнать все, что взбредет в голову. Об освещенном факелами переулке, который иногда появляется на месте вон того тупика; магазине подержанных канцтоваров, скрытом сейчас за железными ставнями, поскольку работает только после полуночи, да и то не всегда; стеклянных птицах из Лейна, иногда залетающих в наши края; торговках ворованными снами, поджидающих покупателей в подворотне через дорогу. Показывать экскурсантам проходные дворы, где вместо цветочных ящиков используют старые умывальники и солдатские сапоги; лестницу, ведущую в никуда, то есть, в глухую стену, где нет ни намека на дверь; окна полуподвальной квартиры, где якобы отсиживается василиск, изгнанный из-под Барбакана ремонтом, с утра до ночи смотрит телевизор, радуется, что наконец-то нашел крепких людей, не падающих замертво от его взгляда, и можно увидеть, как они живут; палисадник, обнесенный оградой из старых зеркал, в которых, если смотреть не пристально, а боковым зрением, вместо самых обычных нас отражается неведомо что. Стращать их невидимыми котами, которые любят ронять одиноких прохожих, по кошачьему обычаю путаясь в ногах; учить строить маршрут прогулки с помощью гадания на монетке, которую честно подбрасываешь на каждом углу, чтобы выбрать, куда повернуть; запрещать трогать руками глубокие трещины в стенах, якобы оставшиеся от нежных прикосновений влюбленного в город Кроноса – держитесь от этих трещин подальше, если не хотите, чтобы время для вас пошло вспять! В общем, на полную мощность включила «радио Люси», трещала, не умолкая, посмеивалась над собой: «Историй всего четыре» – было у Борхеса, он сдержанный человек, а со мной вы попали, у меня – миллион, честно его заработала, висела в ветвях на ветру девять долгих ночей, отлично провела отпуск, рекомендую всем!
