Женщина принялась что-то объяснять, но Эдо не стал ее слушать. Приложил к губам палец, гадалка умолкла, и он процитировал по памяти:
– Еще не конец. Свершение. Молодой лис почти переправился. Если вымочишь хвост, не будет ничего благоприятного.
Гадалка растерянно моргнула. Улыбнулся ей. Объяснил:
– Это по-русски. Я себя выдал. Я – русский шпион. С мокрым хвостом, то есть не особо опасный. Прислан с заданием набрать побольше разных бирдекелей
[24], у начальства сын собирает коллекцию, такие дела.
Женщина с радужными волосами одобрительно рассмеялась. Сказала:
– Гексаграмма вообще-то не очень. Я всем советую, если предсказание не понравилось, просто не давать за него денег. Тогда как бы и не считается.
Бровью не повел.
– Ну что вы. Отличная гексаграмма, если уметь правильно ее готовить. Благоприятна стойкость. Ну, стойкость – такое дело, благоприятна всегда.
Положил в пиалу двадцатиевровую купюру, за которой специально заранее сходил к банкомату, развернулся и ушел.
Домой летел как на крыльях, земли под собой не чуя, хотя гадалка была права, гексаграмма Вэй-цзи и правда не очень
[25]. Когда читал книгу, думал: наверное стремно, если такое при гадании выпадает. А сейчас ей обрадовался, как будто старого друга повстречал.
Остаток вечера предсказуемо просидел в интернете, читал комментарии к чертовой гексаграмме – старинные, темные и невнятные, и современные, один другого глупей. Впервые в жизни всерьез досадовал, что не знает китайского языка, оригинал-то всяко точнее самого лучшего перевода. Хотя между мной и гипотетическим автором, Владыкой Востока с телом змеи и человеческим ликом
[26], лежит такая пропасть веков, что какая разница, искажением больше, искажением меньше; глупо рассчитывать, будто и правда хоть что-то однажды пойму. Все, что тут можно сделать, – вообразить, как на какую-то долю секунды меня накрыла его тайная темная тень, и поежиться, словно от холода, не потому что действительно стало холодно, а просто из вежливости. Как руку при знакомстве пожать.
Читал: «…наконец наступает хаос, но хаос рассматривается не как распад созданного, а как бесконечность, как возможность бесконечного творчества все вновь и вновь. Не как нечто отрицательное выступает здесь хаос, а как среда, в которой может быть создано нечто совершенно новое…»
[27] Думал: давно я это не перечитывал. А зря. Полезная штука. Как с близким другом, который все понимает, поговорить.
Читал: «…в то время когда человек проходит через хаос, единственное, на чем он может держаться, это на самом себе, ибо в хаосе не на что положиться…» Думал: а вот это я и сам всегда знал.
Читал: «…пусть его ожидают большие труды, пусть долгий срок он будет вынужден бороться, но если он будет, сохраняя стойкость, продолжать борьбу, то все в мире, весь мир, зашифрованный в образе великого царства, одобрит его деятельность. Против всех сил тьмы должен выступить он здесь». Думал: не факт, что я все правильно понимаю, но хороший же, черт побери, прогноз.
Уже после полуночи титаническим усилием воли отогнал себя от компьютера, подошел к окну, увидел успевшее стать привычным тревожное синее зарево вдалеке, за музеем. Сказал – не вслух, про себя, но не стремительной скомканной мыслью, а медленно, словами, как будто и правда говорил с живым собеседником: дорогой сияющий хаос, откуда ты на мою голову взялся и с какой удивительной целью сводишь меня с ума, не знаю, но все равно почему-то очень тебя люблю.
По уму, пора было спать, завтра предстоял непростой длинный день; будильник поставил на восемь, да и то прикинув, что как-нибудь сможет собраться за полчаса. В общем, надо было раздеваться и ложиться в постель, но вместо этого накинул куртку, сунул ноги в кроссовки, вышел из дома. Однако его ожидал очередной провал. Пока спускался по лестнице, синее зарево успело погаснуть, как гасло всегда, стоило пойти в его направлении, оно любило дразниться, но Эдо больше не злился. И не отчаивался. Не вопрошал равнодушное небо: «Да что со мной не так?» Не гадал, почему синий свет как нарочно гаснет в тот самый момент, когда он перестает делать вид, будто его это зарево не касается, и готов пойти за ним – к его таинственному источнику, который скорее всего окажется гигантским рекламным щитом, но плевать – хоть на край света, забив на будильник, здравый смысл и завтрашний день. Гаснет и гаснет, значит так почему-то надо. Благоприятна стойкость. Ха-ха.
Спал и видел во сне, как проснулся, посмотрел на часы в телефоне: половина четвертого, это еще даже не адская рань, скорее довольно поздно. Обычно в это время только ложился – когда на работу не с раннего утра.
Спал и видел во сне, как поднялся, пошел на кухню, по дороге спрашивая себя: это же я проснулся? Точно не сплю? Вспомнил правило, якобы вычитанное в книжке, а на самом деле, тоже просто приснившееся: если пристально смотришь на любой предмет, и он под твоим взглядом во что-нибудь превращается, значит это не сон. Посмотрел на кухонный табурет, тот неохотно, словно бы из-под палки, превратился в большую розовую клепсидру; подумал: ну все в порядке, точно не сплю.
Спал и видел во сне, как пьет воду прямо из чайника, а потом подходит к окну и конечно же видит теплое медово-желтое зарево в небе, далеко, за музеем. Вспомнил: оно уже много раз ему снилось. Во сне этот желтый свет сразу гас, стоило выйти из дома, дразнился, всегда ускользал, но вот наконец-то привиделся наяву. Его нельзя упустить, – думал Эдо. То есть спал и видел во сне, будто думает: наяву его нельзя упустить.
Спал и видел во сне, как одевается – на ощупь, зажмурившись, чтобы под тяжестью его взгляда обычная уличная одежда не превратилась в черт знает что. Как выходит из дома любимым, привычным способом: усевшись на стул и выбросив из окна этот стул вместе с собой.
