Пока им готовили кофе, Кара что-то строчила в телефоне с таким сосредоточенным лицом, словно стреляла по движущимся мишеням. Эва отошла в сторону, чтобы ей не мешать. Разглядывала разноцветные флаеры и рекламные листовки на стойке: новая пиццерия, неделя бесплатных экскурсий в музее, спектакль экспериментального театра, концерт… концерт, твою мать!
Едва дождалась, пока Кара закончит свою переписку, показала ей черно-лиловый флаер с портретом коротко стриженной певицы:
– Представляешь, это она!
– Она? – рассеянно переспросила Кара, но тут же сообразила, в чем дело. – А, та самая женщина из гостиницы, которая скоро умрет? Ну ничего себе совпадение… – и вглядевшись в портрет певицы, ахнула: – Мать твою, девочка! Вот ты мне и попалась! Вот это да!
– Попалась? – опешила Эва. – Погоди, ты что, ее знаешь?
Кара молча кивнула, забрала с прилавка стаканы с кофе, махнула локтем в сторону выхода на веранду – дескать, пошли туда. Села на лавку, закурила, некоторое время разглядывала флаер, наконец кивнула:
– Точно она. – И объяснила Эве: – Почти двадцать три года назад я ее упустила. Знала, что девчонка задумала пойти на Другую Сторону и удрать из города, соблазнившись возможностью получить совершенно новую жизнь, в которой не будет вероломного хахаля… – или не вероломного, а погибшего? Черт его знает, помню только, что сложно там было все. Ладно, неважно. Главное, я заранее узнала о предстоящем побеге от ее болтливой подружки, но девчонку все равно упустила. Это был мой грандиозный провал. Но совсем без провалов и не бывает, если не лежать круглосуточно лицом к стене. Кто хоть что-нибудь делает, тот иногда ошибается; обидно, но это так. В общем, я пару раз мысленно застрелилась и выкинула эту историю из головы. И вдруг, спустя столько лет, Ванна-Белл отыскалась! Удивительно. Спасибо тебе, дорогая. Понимаю, что все это – просто череда совпадений, но все равно именно ты меня к ней привела. Наши совместные планы таким образом отменяются. Гуляй сегодня, где вздумается. С Ванной-Белл я буду разбираться сама.
– Сама? – изумилась Эва. – Но как же?.. Наоборот!..
Кара покачала головой:
– Я ее домой отведу. А там, если что, помогать умирать не надо. У нас это и так легко.
Кара, Ванна-Белл
Девочка была, прямо скажем, не очень. Не просто бледная – серая под своим сценическим гримом, зрачки шире радужной оболочки и похоже, смертельно пьяна; только «смертельно» в данном случае не метафора, не художественное преувеличение, а констатация факта: девчонка и правда едва жива. Кажется, только потому и держится, что зал набит битком, и публика жаждет песен – еще, еще! Требовательное внимание толпы – великая сила, может на время отбить человека у смерти. А может, наоборот, ускорить ее приход, никогда не знаешь, как повернется, быть любимицей публики – та еще лотерея. Но Ванна-Белл в эту лотерею явно выигрывала. Пока.
Кара только с Эвиных слов знала, каково это – ощущать чужую близкую смерть. Да и то исключительно теоретически, примерить на себя это знание не могла, просто не хватало воображения. Она вообще была не особо чувствительной, посмеивалась над собой: я – типичный старый солдат. Но сейчас поняла, о чем говорила Эва – когда смотрела на Ванну-Белл из-за кулис клубной сцены, куда пробралась, воспользовавшись умением становиться не то чтобы по-настоящему невидимой, но настолько незаметной, что любая охрана спокойно мимо пройдет, вообще никто не обратит на тебя внимания, пока сама к кому-нибудь не прикоснешься или голос не подашь.
Ну или только думала, что поняла; неважно. Важно, что девочка была настолько плоха, что даже Карино сердце, всегда работавшее, как идеально отлаженный часовой механизм, начало замирать, запинаться, сбиваться с ритма от близости к ней. Но пела при этом отлично, хотя, по идее, какое в таком состоянии может быть пение, голосом все-таки надо сознательно управлять.
Однако с голосом девчонка как-то справлялась. С собственным сердцем – уже не очень, а с голосом – да. «Как-то справлялась» – это, конечно, так слабо сказано, что почти глупо звучит. Или не «почти». Просто от неспособности даже самой себе откровенно признаться, как это пение действует на тебя.
Кара слушала, забыв, что пришла сюда совсем не за этим. Не культурно отдыхать, а работать, спасать человека. Но вот прямо сейчас непонятно, кто кого тут еще будет спасать.
Кара стояла, одной рукой намертво вцепившись в какую-то железяку, придававшую ей устойчивости, другой машинально массируя грудь, а девочка пела, как какой-нибудь чертов ангел, специально падший на землю, чтобы озарить нас страшной небесной тьмой. Душу она вынимала из людей своим голосом, а потом зачем-то возвращала на место, предварительно – не приласкав, а надавав тумаков. Уж насколько Кара была избалована регулярными премьерами в опере и ежегодными джазовыми фестивалями, где всегда выступают почетные гости из Элливаля, который в профессиональной среде считается чем-то вроде священной столицы музыкального мира, но ничего даже близко похожего до сих пор не слышала. Люди так вообще не поют.
* * *
Покончив с последней песней, Ванна-Белл ушла за кулисы и сразу же села на пол. Сидеть было приятно. А лежать, наверное, еще лучше. Она и легла, прямо на пол, плевать, что грязный, чем хуже, тем лучше; мне сейчас так паршиво, что уже почти хорошо. Весь мир качается, вертится, кружится, как гигантская карусель, на которой любила кататься в детстве… нет, в детстве я любила только мечтать на ней покататься. На самом деле пока не выросла, не попробовала. Никто на карусели меня отродясь не водил.
– Я не выйду на бис, – пробормотала она, увидев где-то высоко над собой, чуть ли не в небесах обрюзгшую рожу Руди. – Не хочу, не буду, не обсуждается. Хоть убивай.
– Бедный ты котик, – сказал Руди, почему-то таким добрым голосом, как будто он был волшебный сказочный бог. – Устала? Ну еще бы ты не устала. Нажралась до концерта, как отмороженный малолетний панк.
Надо же, была уверена, он ничего не заметил. Думала, круто держусь, всех провела. Но Руди заметил, – думала Ванна-Белл. – Мать моя срань, как же стыдно. Если Руди все понял, значит, остальным тоже было видно, что я напилась. Мерзкая жирная пьяная баба на сцене вонючего клуба в промзоне, говенное адово днище – вот чем закончилась моя жизнь. А эти уроды в зале теперь еще на бис вызывают, чтобы выползла к ним на карачках. Рады небось, что не они одни такие скоты.
– Ладно, спела нормально, ничего не сломала, сцену не заблевала, так что и хрен бы с тобой, – подмигнул ей Руди. – Не бойся, никто тебя больше петь не заставит. Не хочешь не выходи. Отвезти тебя в гостиницу? Или в гримерке уложить?
– Ты добрый сказочный бог, – прошептала Ванна-Белл и зажмурилась, чтобы не видеть его мерзкую свинскую харю, так легче ощущать благодарность. – Отвези, пожалуйста. Отвези.
Оказавшись в гостиничном номере, рухнула на кровать и неподвижно лежала, как будто спит, пока Руди и эти двое, как их, забыла, в общем, которые с ним, не ушли. Но потом сразу вскочила, то есть, будем честны, просто скатилась с кровати на пол, на четвереньках добралась до двери, довернула замок до конца, несколько раз подергала ручку – точно теперь закрыто? Ну вроде да, заперлась.
