Просила ее: «Смотри в окно, пожалуйста. Не закрывай глаза». Гладила по голове, успокаивала, обещала: «Потерпи немножко, скоро все будет хорошо». Рассказывала всякую прекрасную ерунду: о том, как в детстве зайцем каталась в трамвае и какой там был противный вредный кондуктор, толстяк по имени Сони, сколько лет прошло, бедняга Сони небось давным-давно умер, а до сих пор хочется ездить в трамваях бесплатно ему назло; где в ее школьные годы продавали лучшее в городе мороженое, и куда теперь надо за ним ходить; о новой большой ярмарке, которую уже пятый год проводят в последнюю неделю осени и продают там все, что принесет радость грядущей зимой, начиная с причудливых кочерег для каминов и заканчивая специальными пряностями для глинтвейна, который на этой ярмарке, ясное дело, льется рекой, вот вернемся домой, обязательно белый мускатный попробуй, это не просто вкусно, а уже натурально мистика, черт знает что. Неторопливо выкладывала одну за другой все эти чудесные необязательные подробности, обычно помогающие заблудившимся странникам очень спокойно, как бы естественно, практически без потрясений вспомнить все и вернуться домой.
Время как будто остановилось, все замерло, ни крика, ни шороха, ни собачьего лая, даже автомобили не ездили, но вид за окном не менялся. Ни тебе Бывшей Заморской, ни тебе Завтрашней. Хоть бы песня знакомая из дальнего кабака донеслась, – с досадой думала Кара. – Черт, да что такое со мной сегодня творится? Почему ничего не выходит? Что не так?
Наконец до нее запоздало дошло: конечно, ничего не получится. Так легко, просто вместе глядя в окно, можно вернуть домой только тех, кто никогда не уезжал из граничного города. А у девочки есть только один шанс – Маяк.
Господи, – растерянно подумала Кара, – о чем я вообще думала? Почему сразу не сообразила? Как такое вообще возможно? Я же не новичок, я же – я!
Ладно, казнить себя буду потом. А пока спасибо моей голове, что наконец заработала, лучше поздно, чем слишком поздно. Маяк так Маяк. И затормошила девчонку:
– Нам с тобой нужно дойти до машины. Понимаю, что трудно, но постарайся, пожалуйста. Я тебе помогу.
– Мы к морю поедем? – заплетающимся языком спросила ее Ванна-Белл. – Я всегда хотела умереть возле моря. Пожалуйста, пусть будет так.
– Ладно, как скажешь, к морю, так к морю, – кивнула Кара.
По большому счету, не то чтобы соврала.
Обуваться девчонка наотрез отказалась; в общем, ее можно понять, – думала Кара, оглядывая разбросанные по номеру туфли и сапоги, все на высоченных каблуках. Зато взяла с собой виски, все четыре бутылки. Кара не возражала, что толку спорить? Даже помогла ей аккуратно сложить бутылки в рюкзак.
Из гостиницы вышли по хозяйственной лестнице, через служебную дверь. Кара хотела сразу сесть в серую хонду, припаркованную у самого выхода, но Ванна-Белл углядела в конце двора кадиллак, ярко-розовый шкаф на колесах, не просто старый, а, можно сказать, старинный, самое позжее, начала семидесятых годов, и так обрадовалась: «Это твой, мы же на нем поедем, я угадала, да?» – что пришлось угонять эту музейную редкость. Ладно, гулять так гулять, в конце концов, это даже красиво, натурально кино: похитить среди ночи заграничную певицу, почти принцессу и в ярко-розовом кадиллаке увезти ее, пьяную и босую, на Маяк.
Все к лучшему, – думала Кара. – У настолько нелепой истории просто не может быть трагического конца.
В машине девчонка угрелась, закрыла глаза, забылась беспокойным суетливым сном, то и дело заваливалась на Кару, так что всю дорогу приходилось осторожно отпихивать ее от коробки передач и руля. Зато никаких других проблем не было: Ванна-Белл не вскакивала, дико оглядываясь по сторонам, не буянила с перепугу, не пыталась стянуть с себя ремень безопасности и выскочить на ходу, не принималась заново расспрашивать Кару, кто она и откуда взялась. С учетом всех обстоятельств, золото, а не пассажир.
Но когда остановились у светофора за пару кварталов до набережной Ванна-Белл встрепенулась, дернулась, закрыла лицо руками, пробормотала: «И тут все синее, долбаная зомби-дискотека, ненавижу, чем смотреть на такое, лучше вырвать глаза!»
Отличная новость, – подумала Кара, – значит, она видит свет Маяка. Неизвестно, можно ли провести на Маяк вслепую. Уроженца Другой Стороны точно нельзя, это факт. А нашего, если в данный момент по какой-то причине света не видит? Слишком пьян, без сознания или просто ослеп? Нет ответа. Просто еще никто ни разу не пробовал. До сих пор все возвращались на Маяк сами, без посторонней помощи. Кто видел свет, тот и приходил.
Кара любила получать ответы на непростые вопросы, но сейчас была только рада, что обойдется без экспериментов. Потому что, во-первых, Ванна-Белл не то чтобы свежа и бодра. А во-вторых, она и сама чувствовала себя, прямо скажем, не очень. Сердце работало с перебоями, и воздуха ощутимо не хватало, как глубоко ни вдыхай. То ли состояние спутницы так влияет, то ли сам Маяк. Всем известно, что после короткой прогулки по Другой Стороне возвращаться на свет Маяка – чистое удовольствие, но чем дольше ты отсутствовал дома, тем трудней будет путь к Маяку. Одних, говорят, натурально тошнит от яркого синего света, у других просто кружится голова и темнеет в глазах; дома все мгновенно проходит, как не было, без последствий, хотя некоторые с перепугу долго потом бегают по врачам.
Кара давным-давно научилась пересекать границу самостоятельно, но в юности часто возвращалась домой с Другой Стороны как все, на свет Маяка. Однако когда это было. Теперь и не вспомнишь, как тогда себя чувствовала. Вроде нормально. Даже после того, как несколько лет на Другой Стороне прожила. Так тогда обрадовалась, увидев свет Маяка, что бежала к нему вприпрыжку – скорей, скорей! А сейчас тем более все должно быть в порядке, – думала Кара. – Я же всего три дня назад ходила домой и пробыла там почти целые сутки… А может, дело в том, что Тони Куртейн на меня сердит? Ясно, что Тони не стал бы мучить меня нарочно, не такой он человек, но вдруг оно само получается: свет Маяка не впрок тому, кто не ладит с его смотрителем? Забавно, если действительно так. Ладно, ничего мне не сделается, я крепкая. Все будет отлично, доедем, дойдем.
Переехала Зеленый мост, сразу свернула направо. Последняя пара сотен метров по набережной далась нелегко. Свет Маяка был так ярок, что Кара почти ослепла, ехала медленно, со скоростью пешехода, практически наугад. А Ванна-Белл скрючилась на сидении, уткнула лицо в колени и твердила, жалобно подвывая, как брошенный пес: «Не хочуууу! Не могууууу! Не пойдууу!»
Однако Кара как-то добралась до приземистого офисного здания, которым здесь обычно казался Маяк. Заехала на тротуар, остановилась буквально в метре от приоткрытой двери. Понимала, что заставить Ванну-Белл идти к источнику ненавистного синего света будет непросто. А на руках она девчонку далеко не унесет.
Ее даже вытащить из машины оказалось почти невозможно. Зажмурилась, вцепилась в сидение, обвила его ногами, откуда только силы взялись, выла свое: «Не пойдууууу!» – пока Кара наконец не догадалась сказать:
– Ты же хотела к морю. Я тебя привезла. Море – там. Надо немножко пройти пешком. Я помогу, пошли.
