Утром Филиппо помахал мне рукой и тут же отвернулся, делая вид, что ничего и не было.
– Я же говорю, он в тебя влюблен, – шепнула позади меня Эмилия.
– Он просто мне помахал, даже не посмотрел толком.
– Мальчишки всегда так делают. Пора тебе привыкать. Это же знак.
Экскурсия по ферме такая скучная, что даже Филиппо не может нас развеселить или придумать предлог, чтобы к нам придраться. Единственное, что мне понравилось, это натуральное сливочное масло, и еще варенье. Мы съели столько бутербродов, что вот-вот лопнем! К счастью, потом мы идем кататься!
Фернандо уводит с собой большинство ребят, Эмилия в розовой куртке тоже идет за ним, а Кьяра показывает всем новые горнолыжные очки с картинкой из «Холодного сердца» и даже разрешает мне их примерить. Я отправляюсь на горку, где катаются на санках.
Я сажусь и принимаюсь рисовать на снегу – все равно кататься я не могу, потому что боюсь врезаться в дерево. Нам выдали такие санки, на которых катаются парами. Все тут же их разобрали, а я осталась одна, впрочем, я и не особенно хочу кататься. Довольно глупо ехать на санках, если все равно ничего не видишь. Учительница подходит ко мне и спрашивает, не хочу ли я съехать с ней с горы, но я отвечаю, что лучше посижу, и она возвращается к другим учителям. Тем временем мои одноклассники вихрем несутся с горы и орут как сумасшедшие.
Я ищу предлог, чтобы вернуться в комнату и поискать нужные вещи, но тут в меня попадает снежок. Я оборачиваюсь и вижу, что кто-то несется ко мне с дикими криками, таща за собой ярко-красные санки. На нем большая мужская куртка и запорошенные снегом очки. Филиппо плюхается рядом со мной и спрашивает, почему я не катаюсь.
– Не хочется.
– А вот и врешь. Ты просто ничего не видишь и боишься, потому что ничего не видишь.
Я зачерпываю в ладонь снега и пихаю его за воротник Филиппо. Он дико вопит и принимается кататься по снегу. Мне тоже становится смешно. Потом Филиппо вдруг вскакивает и дергает меня за розовый помпон. Остальные уже забрались на горку и вновь выстраивают санки, чтобы скатиться наперегонки. Учительница машет рукой, и они стартуют, скрипя полозьями по ледяной корке на снегу.
– Поехали, а? Я тебя назад посажу, – предлагает Филиппо.
Но лучше все-таки не рисковать.
– Нет. Ты очень сильно разгоняешься – я-то знаю.
Филиппо бросает санки и поворачивается ко мне, уперев кулаки в бока. Кажется, таким я его всегда и видела.
– Но ведь я тебе пообещал, что буду заниматься на пианино, забыла?
– И что теперь?
– Теперь твоя очередь. Ты тоже должна что-то для меня сделать. Разве я один должен стараться?
Похоже, теперь у меня и вправду разболелся живот.
– С чего это ты так решил?
Филиппо стягивает шапку с моей головы и залезает на санки. Я покорно следую за ним. Скатившиеся только что ребята снова забираются на гору.
– Наперегонки? – спрашивает Филиппо.
Те сразу же соглашаются и устраиваются в санках.
– Давай! Залезай, чего ждешь? – оборачивается он ко мне.
Я устраиваюсь в санках позади Филиппо и едва успеваю выхватить у него свою шапку, как она тут же вылетает у меня из рук, потому что санки с бешеной скоростью уносятся вниз. Я изо всех сил вцепляюсь в Филиппо и кричу ему в ухо, что мы едем слишком быстро.
– Естественно: мы же наперегонки, а ты как хотела? – отвечает он, не оборачиваясь.
– Я ничего не вижу!
– Я тоже! – кричит Филиппо и в доказательство оборачивается ко мне, демонстрируя залепленные снегом очки. Я замираю от ужаса.
– Мы же врежемся!
– А то! – кричит Филиппо и хохочет, как обычный школьник, а не у кого родители расстались. – Глаза закрой! Как круто! Если что, я заторможу!
Горка кажется бесконечной. Вокруг нас сплошной снег, зеленая полоса леса, коричневая грязь на краю горы. Кажется, мы самые первые, потому что я не слышу рядом ни голосов, ни скрипа саней. И тут я закрываю глаза. В лицо бьет ледяной ветер, волосы развеваются по ветру, а сердце колотится быстро-быстро. Но чье? Мое или Филиппо? Я чувствую его, прижимаясь к его спине. Ах да какая разница!
Нестись вниз на полном ходу, слыша далекие крики товарищей и скрип полозьев, – это прекрасно! И странно! Примерно такое чувство было, когда я ходила с завязанными глазами, но только сейчас еще страшнее. И хочется, чтобы мы катились и катились вот так целый день, целую жизнь! Хочется, чтобы этот полет длился вечность, как и звуки музыки.
Я вновь слышу крики ребят и подбадривания болельщиков, собравшихся внизу. Мы тормозим под общие аплодисменты, врезаясь в сугроб.
И пока над нами кружат легкие снежинки, мы хохочем, хохочем до потери дыхания, а потом вылезаем из санок и принимаемся кричать:
– Ура! Мы победили!
Но когда наши соперники приближаются к финишу, я чувствую странную боль, к горлу подкатывает тошнота.
– Ты что? Тебе плохо? – спрашивает Филиппо.
Я молча бегу к кустам, совсем как вчера Чиччо.
Фернандо провожает меня до домика. Там мне наливают горячий чай, и я поднимаюсь наверх, в спальню. Говорю Фернандо, что мне надо в туалет.
– Я тебя здесь подожду, – отвечает он и достает из кармана китайскую книжку, с которой не расстается. Мой час настал.
Я прохожу по комнате. Все кровати заправлены, и на каждой лежит рюкзак. В углу виднеется сине-красное пятно – сдутый и свернутый матрас. Я подхватываю его трясущимися руками и запихиваю к себе в сумку, заваливая сверху вещами. Здесь мне больше ничего не нужно.
Мне приходит на ум, что на дереве мог бы пригодиться и планшет, но я быстро вспоминаю, что все равно ничего не увижу, да и планшеты слишком дорогие, чтобы брать их без спроса. Пожалуй, не стоит. Я спускаюсь вниз, повесив сумку на плечо. Мы все равно скоро уезжаем.
Фернандо сидит в красном кресле, погруженный в книгу. Нужно что-то придумать, чтобы пробраться в спальню мальчиков.
– Ты как? – спрашивает меня женщина на ресепшен, когда я прохожу мимо.
– Так себе, – честно отвечаю я.
– Давай я тебе кое-что подарю, – предлагает она и, перегнувшись через край стола, протягивает мне странный серебристый цветок.
– Что это?
– Эдельвейс. Альпийский цветок.
Я осторожно прикасаюсь к цветку, который, кажется, вот-вот рассыплется в пыль.
– Пушистый какой!
– Да. Ты что, никогда не видела эдельвейса?
– Никогда. Спасибо. Он красивый.
Фернандо подходит посмотреть на цветок.
– Мило, – выдает он. И тут мне приходит в голову мысль.
