Темнота.
В моих глазах – ночь, в которой все кажется темно-серым и безмолвным, словно свинцовая дождевая туча. Под черешней собрались крокодилы и разинули пасти. Я боюсь упасть вниз, но я уже так сильно устала, что нет сил даже бояться. Я ложусь на ветку, на которой сидела, и прижимаюсь к мокрой ветке мокрой от слез щекой. Я крепко-крепко обнимаю ветку. Бабушка, я пришла, это я, Мафальда. Я засыпаю, вдыхая запах цветов и зеленых волос великана.
Видишь, Козимо? Я смогла. Я добралась. Я была уверена, что ты тоже здесь, с моей бабушкой и великаном. «Тук-тук», – стучу я по ветке черешни, но никто не откликается. Ну да, пожалуй, так и должно быть. Ты ведь тоже жил на дереве совсем один. Наверное, жить на дереве не слишком приятно, а, Козимо? Зачем же ты поселился на дереве? И зачем я сюда влезла? На мокрых ветках жестко, и неудобно, и еще очень холодно, а приготовленные вещи так и лежат в раздевалке. Эстелла говорит, если тебе грустно, нужно думать о чем-нибудь приятном. Я собираюсь с мыслями и представляю себе Эстеллу, но мне так хочется спать, что я с трудом удерживаю в голове ее образ и плавно погружаюсь в сон…
23. Быть сильной, как амазонка
– Мафальда! Мафальда, проснись! – слышится голос снизу; я чувствую, что у меня ужасно болит щека, и открываю глаза. Передо мной все темно-серое, и я очень замерзла. Я облокачиваюсь о ствол, приподнявшись с ветки, и прижимаю колени к себе. Вот только вокруг так темно, что я плохо ориентируюсь на дереве и чувствую, что вот-вот упаду. По моим щекам бегут слезы, и я вытираю их рукавом. И вдруг вспоминаю о Филиппо.
– Ты что, даже не взглянешь на меня? – вдруг слышится голос Эстеллы. Ее почти не видно в сером тумане, но я все же различаю очертания ее тощей фигуры, представляю себе ее силуэт, ярко-розовую помаду, черные глаза, обведенные карандашом, и руки, упертые в бока, как у Филиппо.
– Даже не поздороваешься?
– Прости, пожалуйста. Я думала, ты в больнице. Хотела тебя навестить.
Эстелла подходит к дереву, и я сквозь кору чувствую, как она прислоняется к стволу.
– Как ты могла так поступить со своими родителями? Они тебя обыскались. К счастью, я догадалась, где ты.
– Да, и правда к счастью.
Мы обе молчим. Где-то надо мной стрекочет цикада. Я так люблю цикад. Они умеют спускаться с деревьев, с любой высоты.
– Эстелла, а ты знаешь, почему коты не умеют спускаться с деревьев? – спрашиваю я, закинув голову.
– С деревьев? – отвечает она, тоже закинув голову.
– Ну да. Знаешь?
– Конечно, если ты задаешь вопрос, все обязаны…
– Знаешь или нет?
– Разумеется.
– Ну и почему?
– Потому что не могут. Если они видят на дереве что-то интересное, они используют когти и залезают на него.
– А что интересное? Ягоды черешни, что ли?
– Может быть. Или, может быть, птички.
– А может, они лезут за бабочкой?
– Может, и так.
– А потом не могут спуститься.
– Вот именно.
– А почему они просто не спрыгнут? Коты ведь очень хорошо прыгают.
– Мафальда, на самом деле они просто боятся.
– Боятся? Чего? – спрашиваю я, свесив одну ногу с ветки.
– Боятся упасть и разбиться.
– То есть они боятся смерти?
– Ну да.
Мы снова замолчали. Крепко обхватив ногами ветку, я перебираю руками мягкие цветочки моего дерева. Несколько лепестков падают мне на нос, другие нежно касаются рук и с легким шелестом опускаются на землю.
– А ты боишься умереть? – тихо-тихо спрашиваю я, набравшись смелости. Эстелла лезет ко мне, отчего дерево все трясется, и садится на ветку рядом со мной.
– Конечно боюсь. Ты и сама боишься, правда, Мафальда?
– Я боюсь темноты, – отвечаю я, играя с цветком, упавшим мне на ладонь.
– Она уже наступила, так? Но ты не кажешься испуганной. Ты даже залезла на дерево.
– Откуда ты знаешь, что она наступила? – спрашиваю я, глядя на нее сквозь серый туман. Ее лицо так близко – мне даже кажется, что я могу его разглядеть.
– Ну, у меня же есть третий глаз, совсем как у тебя.
– И ты расскажешь об этом родителям?
– Они и сами скоро все поймут. У твоих родителей тоже есть третий глаз, у всех мам и пап он есть.
– А я все равно не буду слезать, – отвечаю я, прижав коленки к груди.
Эстелла хлопает ладонью по стволу.
– Отличная мысль. Здесь у тебя цветы, великан, бабушка… Ты уже с ней говорила?
– Я хотела, но…
– Она не ответила?
– Может быть, она спит? Ведь ночь на дворе.
– Мафальда, уже почти утро!
По моим щекам бегут слезы, и я отворачиваюсь, чтобы Эстелла не заметила. Она перебирается на ветку подо мной.
– А знаешь, Мафальда, был такой кот, который все же умел слезать с черешни… Он жил много лет назад, когда египтяне только строили пирамиды и почитали кошек как божества. Однажды писарь фараона научил его любимого кота спускаться с деревьев. Писарь знал, что коты этого не умеют, и хотел сделать приятное своему господину.
– А какого цвета был этот кот?
– Он был серый, с рыжими пятнами.
– Прямо как Оттимо Туркарет.
– Да, совсем как он.
– А в Египте тогда росли черешни?
– Конечно росли. Самые высокие и самые красивые на свете. Но теперь их уже не осталось.
– А куда они делись?
– Их спилили и на их месте построили пирамиды.
– А-а…
– Так вот. Тот писарь нашел замечательный способ, чтобы научить кота спускаться с дерева: каждый день он сажал его на ветку и уходил.
– То есть он просто оставлял его на дереве?
– Да. И вот однажды он посадил его на последнюю черешню, которая осталась в Египте. Пирамида была уже почти готова, и черешня росла как раз там, где должна была находиться нижняя ступень пирамиды.
– И что же случилось с котом? Они что, срубили черешню, пока он сидел наверху?
– Сначала они так и собирались сделать. Но это было самое красивое дерево во всем Египте. В последний момент они решили ее не пилить, а построить пирамиду вокруг, чтобы черешня осталась внутри пирамиды вместе с котом.
– Ты все придумала!
Эстелла смеется.
