– А мой папа ночью работает, а днем спит, – говорит Тема. Это старая проверенная карта, но тут он промахнулся.
– Мой папа тоже ночью работает и днем спит, – отвечает Злата. И тут же повышает ставку: – И утром тоже спит!
Это трудно перекрыть, поэтому Тема заходит с туза.
– А мой дядя Паша и днем и ночью работает.
– Ничего себе! – В глазах у Златы неподдельное изумление. Покерфэйс сломан. – И даже вечером не гуляет? А как он дышит свежим воздухом?
Тема уже победил, поэтому снисходителен:
– Никак. Мой дядя Паша – врач.
127. Так устроен мир
Вечер. Злата почистила зубы, стоит в ванной комнате, надевает пижаму. Обычно она это делает в спальне, но тут хрюша-повторюша за старшей сестрой. Злата кричит мне из ванной:
– Папа, можно я сниму носки?! Папа!
– Сними! – кричу я в ответ.
– Ну хорошо! – кричит Злата. – Я не буду снимать!
Занавес.
Все-таки женщины, даже самые маленькие, живут в каком-то параллельном мире. Там совершенно другие законы акустики.
…и еще им носки мешают надевать пижаму. Я НЕ шучу.
128. В черном-черном городе
Злата укладывается спать и рассказывает страшную историю:
– В одном черном-черном городе, – зловеще начинает Злата, – жила маленькая девочка. И она боялась НЕ ТОЛЬКО инопланетян, но и… привидений!
– Круто!
– Папа, почему ты не боишься? – спрашивает Злата.
– Да боюсь я, боюсь. А это вся история?
– Да! Сейчас я расскажу тебе еще одну историю. В одном черном-черном городе жила маленькая девочка. И она боялась не только инопланетян, но и… – Злата понижает голос, – Черной Руки! Ва-аа!
Пытается схватить меня, я смеюсь. Злата продолжает нагнетать:
– Девочка шла по черному-черному городу, и тут ее как схватит Черная-Черная Рука! А потом девочка увидела, как из-за угла торчит… – Пауза, полная саспенса. – Черная-Черная Нога!
Тут, конечно, и Хичкок бы поседел.
– Ничего себе!
– Страшно, папа? Да? – с надеждой спрашивает Злата. Глаза горят.
– Страшно, – говорю я. – А девочка не мылась, что ли? Почему у нее черная нога? Все, спи давай.
– Ну-у… – девица ложится.
– Сейчас мама придет, – говорю, – расскажешь ей свою страшную историю. Все, спокойной ночи…
Я выхожу, выключаю свет.
Из темноты голос вдогонку:
– Она мылась!
129. Секретный жираф
– Папа, папа, отгадай загадку!
– Ну, хорошо. Какую?
– Сидит девица, а коса на улице! Кто это?
Им в садике задавали. Похоже, Злата открыла для себя удивительный мир «Что? Где? Когда?». И адреналин, с этим связанный.
Понятное дело, я знаю ответ. Но сразу отгадывать – это скучно.
– Рапунцель? – говорю я.
– Нет!
– Девочка Злата?
Злата хохочет.
– Нет! Сдаешься, папа?
– Сдаюсь.
– Это морковка! Отгадай еще загадку! Зимой и летом одним цветом?
– Рояль?
– Нет!
– Телевизор?
– Нет! Это елочка! Папа, ты что, не знаешь? – Злата убегает на кухню, там мама вяжет шапку. – Мама, мама! – доносится оттуда. – Представляешь? Папа не знает, что зимой и летом одним цветом елочка!
Жена что-то отвечает. Подозреваю, острит в мой адрес. Женщины!
Злата возвращается. Бегом.
– Папа, отгадай еще загадку! Панда не панда, змея не змея. Что это?
Вот это действительно сложно. Я чешу в затылке:
– Ну… не знаю.
– Сдаешься, папа?! – В глазах девицы горит нешуточный азарт.
– Сдаюсь. Что это?
– Летучая мышь!
– Неожиданно, – признаю я. – Это ты сама придумала?
– Да, конечно! Отгадай еще загадку! Папа!
– Ну, давай.
– Летит, но не самолет. Летит, но не вертолет.
– Хм-м. Это что, птица?
– Нет! – Злата на мгновение заминается. – То есть ты отгадай какая!
– Воробей.
– Нет!
– Ворона?
– Нет!
– Ладно… Синичка?
– Нет, папа! – Злата радостно смеется. – Сдаешься? Это соловьи!
Теперь уже я смеюсь. Соловьи точно не вертолеты. Я представляю стаю соловьев, летящих под «Полет валькирий» Вагнера. Внушает, однако. Они летят над зелеными просторами Вьетнама…
– Отгадай еще одну загадку! – Злата прыгает вокруг меня. Ее распирает от эмоций. – Папа!
– Хорошо.
– Ура! Что такое – оранжевое, чуть-чуть белое, чуть-чуть черное?
Я смотрю на девицу. Круглая рожица Златы полна лукавства.
Тут я подвисаю серьезно. Кажется, Эйзенштейн в своей книге «Метод» называл подобные загадки «еврейскими загадками». Это когда некий предмет определяют не по его основным (и довольно банальным, очевидным) признакам, а по второстепенным. На этом построены многие литературные и киноприемы. Эйзенштейн упоминает, что «еврейские» – одни из самых древних видов загадок.
– Не знаю, – говорю я. – Хм-м… это игрушка?
– Нет!
– Еда?
– Нет!
– Животное?
Пауза.
– Нет, ты отгадай какое!
«Оранжевое, белое, черное». Меня осеняет:
– Лиса?
– Э! – Злата заглядывает мне в глаза. – А давай ты не знаешь? Давай?
Я смеюсь.
– Ну, хорошо. Сдаюсь. Кто это?
Злата вытаскивает из-за спины мягкую игрушку.
– Лисичка!
У лисички грустный вид опытного домашнего животного. «Просто притворись мертвым, и тебя рано или поздно забудут».
Злате так нравится игра в загадки, что она выдумывает следующую на ходу. Причем едва успевает спрятать от меня ответ.
– Что такое бежевое, чуть-чуть белое, чуть-чуть черное? Папа, отгадывай!
Конечно, мне интересней, откуда ребенок знает слово «бежевый», но нужно продолжать игру. Тут у меня вариантов немного:
– Заяц?
– Нет!
– Ну, я не знаю… Бежевое? Слон?
– Нет! – радуется Злата.
