Не обошлось.
С другой стороны, тогда Марко думал, что дурной сон предсказывал отравление Тии. И после того, как с ним справились, бояться нечего.
«Вот видишь, – снова начинало говорить в нем чувство вины. – Тогда химере было плохо из-за тебя. Она не бросила ядовитую добычу, потому что ты приказал ей держать руку вора и не отпускать. Возможно, во время гонки происходило то же самое? Тия чувствовала себя плохо, но все равно вышла на трассу, потому что ты попросил ее это сделать. Не так ли?»
Марко уперся лбом в колени и зажал уши руками, будто пытался свернуться, спрятаться и от окружающего мира, и от собственных мыслей. Мол, я в домике. Не трогайте меня.
«Интересно, – продолжал внутренний голос, – как бы Тия себя повела, если бы не воля хозяина? Что бы сделала? Стояла на месте? Исследовала трассу? Просто отказалась от гонки? А может, без мыслей и стремлений хозяина… химеры просто не существовало бы?»
Эта мысль была горькой и отрезвляющей, как холодный душ. И у нее было весьма логичное продолжение, от которого Марко бросило в дрожь.
Сможет ли он сам существовать без химеры? Без постоянного внутреннего диалога с ней? Без подпитки ее эмоциями, непосредственностью и интересом к миру? Насколько Марко может быть полноценным человеком без Тии?
– Я не готов, – пробормотал он. – Не готов.
«К чему не готов? – не унималось чувство вины. – К тому, что она умрет? Или к тому, что ты останешься один? Тебе страшно за нее или за себя?»
– За нас обоих, – прошептал Марко. Притворяться перед самим собой он не мог. – За себя. И за нее.
В этот момент он очень остро понял, почему ему так завидовали и почему ни за что не смогли бы понять те, у кого химеры нет. Они просто не знали, как это – всегда думать за двоих, заботиться о двоих, бояться за двоих, расстраиваться и радоваться за двоих. Этот феномен объясняли на уроках алхимии и зоологии. Но одно дело – знать в теории, а другое – прочувствовать на собственной шкуре.
Именно поэтому слова утешения кажутся такими неуклюжими, ненужными и неуместными. Они просто не понимают. Не знают, что и как, но пытаются пожалеть и сделать хоть что-то хорошее.
А попытка – это лучше, чем ничего.
Марко вздохнул, скрипнул зубами и поднялся на ноги. Когда ничего не хочется делать, придется заставлять себя делать то, что надо. Надо проведать Тию. Надо связаться с мамой и успокоить ее. Надо утащить с кухни самый вкусный кусок под соусом «сегодня мне можно». А там, глядишь, и день пройдет.
* * *
– Да, мама. Конечно, мама. Обещаю, мама. Разумеется, мама.
В той или иной вариации все эти фразы Марко успел повторить несколько раз, так что они навязли на зубах, словно песок. Мама уже все знала неизвестно какими путями – наверняка через Левича, через кого же еще? – и в том числе про то, в каком сейчас состоянии Тия. Но при всем этом мама ждала, чтобы сын связался с ней сам.
Ведь ей требовалось высказать все, что она думает про эти дурацкие гонки, где живые создания гробят почем зря. Затем напомнить, как «она же говорила, что непременно случится что-то подобное». После – дать несколько полезных советов, заключавшихся в основном в том, что винить себя не надо, врачей и алхимиков слушать внимательно, и никакого самолечения. Ну, и в заключение – спросить, как там Марко себя чувствует, хорошо ли питается, не собирается ли возвращаться и так далее.
В конце концов беседу удалось свернуть, заверив маму, что как только Тия поправится, то они обязательно подумают о том, чтобы вернуться.
По завершении разговора Марко почувствовал себя лучше. Нет, он по-прежнему переживал из-за того, что случилось с химерой, и хотел ей помочь, но теперь в настроение добавилась небольшая тоска по маме и дому, а также раздражение из-за чрезмерной опеки.
Последнее было самое то, чтобы взбодриться!
Желая исполнить оставшуюся часть плана и заодно мамин совет – «И не забывай хорошо кушать! Голодовкой ты Тие не поможешь!», – Марко отправился на кухню.
На удивление, она пустовала. Лишь несколько подсобных рабочих, чьих имен Марко не знал, с постными лицами перемывали гору посуды. Увидев его, они кивнули на стоявшую на столе тарелку, в которой лежали затейливо переплетающиеся крендельки. Синие, красные, зеленые, желтые и даже черные. Видимо, Мхит не пожалел пищевых красителей, желая разнообразить еду. Марко умял три штуки всухомятку, но отличий, кроме цвета, между крендельками не обнаружил.
После похода на кухню он двинулся к себе. Перебрал все вещи и бросил в специальную корзину те, что требовали стирки. Разложил все аккуратно. Заправил кровать так идеально, как никогда до этого не делал. Немного полистал блокнот, сверяясь со своими записями. Подумал о том, что можно еще сходить и потребовать запись вчерашней гонки, чтобы на всякий случай убедиться, что во время нее никто не мог сделать Тие ничего плохого.
«Что, так боишься?» – насмешливо спросил внутренний голос, бесцеремонно вторгнувшись в эти размышления, и Марко сглотнул.
Он не боялся. И чувство собственной вины уже перестало настолько давить. Просто… почему-то трудно оказалось взять и пойти к Тие, чтобы увидеть ее там, лежащую на столе, почти безжизненную.
Очень трудно.
«Трудностей испугался, да?» – продолжил подначивать внутренний голос. И в общем-то хорошо, что он так делал. Потому что Марко встал и решительным шагом двинулся в лазарет. Никаких трудностей он не боялся. А тем более таких придуманных, как эти!
Однако чем ближе он подходил к лазарету, тем сложнее оказалось сохранить прежний настрой. Искушение пройти мимо или вернуться все усиливалось, оборвавшись только в тот момент, когда Марко протянул дрожащую руку к двери.
Первым, что он услышал, оказался смех.
– Ой, да ладно! Ты все сочиняешь! – голос Мхита.
– Чего-чего? Все так и было, – горячился Гикки. – Я едва в городок вышел, как меня давай упрашивать: передай это Красотке, обязательно передай.
– Зачем химере одеяло? – спросила Кай.
– Ну а я знаю? Может, подстилку из него сделает.
И тут все замолкли, увидев Марко. Он стоял в проходе и смотрел на то, как Тия лежит, заботливо укрытая нежно-салатовым полотенцем, на котором чьей-то не очень твердой рукой вышито «Красотка лучше всех!». Мхит, Гикки, Волец, Алекс и Кай при этом сидели за соседним столом, где стояло блюдо с разноцветными крендельками и кувшин морса.
Марко стало стыдно. Он, значит, переживает, в себе копается, вину выискивает и отмеряет, а друзья тем временем делают все как надо – поддерживают правильную атмосферу и стараются тут за него.
– Чего встал? – спросил Мхит, улыбаясь. – Не ожидал нас здесь увидеть?
– Так ведь работы все равно нет, – это уже Волец. – Как всегда после гонки – затишье.
– Вот мы и решили химеру проведать, – сказала Кай. – Ну, посмотреть, как у нее идут дела. Только Алекс нас сначала пускать не хотел, но потом Мхит принес еды и его уговорил. А Гикки зубы вот заговаривает.
