— Филипп, — звала мама.
— Да сделайте хоть что-нибудь! — требовал куратор Синтер.
— Никуда я не пойду! — А это Роберт. — Почему мне ничего не говорят?
— А вы родственники? — ядовитый ответ директора. — Вон отсюда!
И снова теплые волны тьмы. Почему светло? Откуда свет? Я глубоко вдохнул — и открыл глаза. У кровати сидел человек, которого меньше всего хотелось видеть — Эдуард Рейдес. Он выглядел постаревшим и осунувшимся. Я попытался спросить, где Лиз, но из горла вырвался только сип.
— Очнулся? — подскочил на ноги директор. — Наконец-то! Подожди, я приведу мадам Файли.
Но я перехватил его руку. Пальцы, правда, сразу соскользнули, только директор понял правильно и отвернулся.
— Лиз больше нет, — сказал он и быстро вышел из палаты.
Больно! Перед глазами заплясали черные искры, я закусил губу, а в груди закололо так сильно, будто кто-то наградил проклятием. Дверь распахнулась, вбежала целительница, склонилась надо мной.
— Тише, детка, — погладила по голове, призывая магию. — Тише, тише. Все хорошо.
Хорошо? Я едва не рассмеялся, чувствуя, как подкрадывается безумие. Да, хорошо.
Замечательно. На моих глазах убили девушку, которую я любил, но все ведь хорошо? Я хоть достал его? Достал этого подонка? И кто тогда ударил в спину?
— Поспи еще, — прошептала целительница, призывая заклинание.
Вот только сон — сном не был. Я видел фигуру в сером. Она стояла у кровати и смотрела на меня. Это была Пустота.
— Бедный мальчик, — качала она головой. — Я же говорила, что все равно придется платить. Все платят за силу.
— Я не хочу! — пытался крикнуть, но крик звучал только в голове.
— Никто не желает, но прцдется. Терпи. Это все, что тебе остается. Потерпи еще немного.
И фигура растаяла, а я снова открыл глаза. Слез не было. Боли не было. Осталась пустота.
Дни потекли, как серое марево. Они почти не задержались в памяти. Помнил только, как в палату все-таки пустили Роберта. Он ничего не говорил, но несколько часов сидел рядом, опустив руку на плечо. А я ни о чем не спрашивал. Мне больше не нужны были ответы. Еще одним ярким пятном был визит куратора Синтера.
— Ну, выше нос, — говорил он, хотя сам побледнел и явно давно не спал.
— Кто это был? — спросил я. — Кто на нас напал?
— Никто не знает. Мы нашли только остаточный след заклинаний — твоих и его. И третий след — того, кто попытался тебя убить.
— Значит, их все-таки было двое.
— Да.
— А Лиз?
— Она умерла мгновенно. — Синтер опустил голову. — Даже защититься не успела.
Не успела? Но я видел щиты. Разве не её? Но в тот момент я слабо понимал, где сон, а где явь. Все перепуталось, превратилось в вязкую паутину.
— Я хочу завершить обучение, куратор Синтер.
— Что? Еще же три ступени!
— Нет, совсем. Уйти из гимназии. Я не смогу!
— Фил, нельзя, — убеждал меня куратор. — Ты отдохнешь, успокоишься. Я знаю, вы дружили, и тебе тяжело. Но все мы теряли близких, друзей. Боль утихнет.
— Нет. Зачем вы лжете? Я же знаю, что это не так.
— Подумай.
— Не о чем думать. Не отпустите — я сам уйду.
Куратор Синтер ушел, а через пару дней вернулся снова. Опять уговаривал, убеждал, а когда понял, что не поможет, сказал:
— Филипп, я говорил с директором Рейдесом. Ты ведь давно инициированный маг, и полная татуировка звезды лучше всего говорит о твоем уровне силы. Мы готовы тебя допустить сразу до выпускного экзамена, чтобы выдать диплом. Хочешь?
— Хочу, — кивнул я. — Что это за выпускной экзамен?
— Тебе придется победить меня в магическом поединке. Победишь — уйдешь отсюда.
Нет — я первый тебя не выпущу.
— Назначайте дату экзамена, — ответил спокойно, пусть и не представлял, как буду сражаться с куратором.
— Назначу, как только ты будешь здоров.
Вот все и решилось… Осталось только выздороветь. И я старался: заставлял себя есть и спать, а когда никто не видел, снимал с шеи медальон, открывал хитрый замочек и смотрел в глаза Лиз. На портрете она улыбалась. Прости, Лиз.
Глава 20
Анри.
Мне казалось, что я просидел перед дверью вечность! Пытался открыть её самостоятельно — и не смог. Оставалось ждать. Видимо, Пустота специально тянула время.
А от двери тянуло таким страхом и безысходностью, что даже находиться радом было тяжело. Но я боялся, что стоит отойти — и дверь исчезнет. А белый волк больше не явится, чтобы помочь найти выход. Поэтому сжимал зубы — и терпел, стараясь не думать о плохом.
Когда уже? Звал Пустоту вслух, но если раньше она так и кружила радом, то сейчас не откликалась. Да чтоб она провалилась! С силой ударил по двери ногой.
— Терпение — высшая добродетель, Анри, — послышался знакомый женский голос, и Пустота сзади опустила ладони на плечи, не давая обернуться. — Ты готов сразиться со мной?
— Готов, — уверенно ответил я.
— Тогда можешь заглянуть за дверь. Там тебя ждет последнее испытание. Сумеешь его пройти — окажешься в своем мире. Нет — останешься здесь навсегда. Не торопись, взвесь свои силы.
Я подошел к двери, приказал себе успокоиться и толкнул поддавшуюся створку.
Место за дверью я узнал сразу. Его не скрывал черный туман, как во всех остальных случаях. Это был кабинет дознания. Или, лучше сказать, пыточная?
Страх всколыхнулся волной изнутри. Перед глазами пролетели дни от моего ареста до суда, бесконечные допросы, ужас и боль. Я отшатнулся и захлопнул дверь.
— Нет, — затряс головой. — Нет, нет.
— Передумал уходить? — с усмешкой спросила Пустота. — Так я и думала. Бедный глупенький Анри. Я столько раз повторяла: выход там, где вход. Ты должен еще раз пройти через все, что привело тебя ко мне, и тогда сможешь выбраться. Впрочем, я никуда не спешу. Подумай, стоит ли оно того.
Меня трясло, как в лихорадке. Я сел на каменный пол и обхватил голову руками.
Вокруг слышался только шорох платья Пустоты. Она то появлялась, то исчезала. Я же пару раз сумел заставить себя подняться на ноги и подойти к двери. Опускал ладонь на дверную ручку и ощущал такой всепоглощающий ужас, что забывал дышать.
— Ты трус, Анри Вейран, — весело приговаривала Пустота. — Жалкий трус, у которого не хватает духу взглянуть судьбе в глаза. Как ты вообще добрался до меня живым?
Отвечай!
А я снова отступал от двери. К горлу подкатывала тошнота оттого, что Пустота права — я трус! Мне страшно. Страшно, демоны всех побери. Ничего не помогало. Ни мысли о доме, ни ненависть, которая давно захватила все мое существо, ни любовь. Был только страх.
