– Это кого же?
– Гостя Кирсановых. Базарова Евгения. Вы что, не заметили, что они с Павлом Петровичем враги? Говорят, они даже стрелялись. Уж не из-за вас ли?
– Ерунду вы какую говорите!
– Ерунду, не ерунду, а только я доподлинно знаю, что вы далеко не сразу после ужина у Кирсановых вернулись в свой особняк. Где вы были? У кого в комнате?
Дама медлила и злилась. А я продолжал:
– Потому что если вы были не у Евгения, то тогда у Павла Петровича. А если у Павла Петровича, значит, я вправе спросить о его последних минутах. И о том, что он сказал перед смертью.
– Не была я ни у какого Павла Петровича!
– Роскошно. Значит, у Евгения.
Она по-прежнему молчала, зло закусив губу.
Я напомнил, что расследую убийство, и что я не официальный сыщик, и мне совершенно неинтересно ее нескромное поведение, и я буду молчать, как рыба об лед.
– Вы ж понимаете, никаких документальных свидетельств у меня нет, а моему бла-бла-бла все равно никто не поверит, включая вашего мужа. Никакой записывающей аппаратуры при мне тоже нет, – я достал свой телефон, выключил и вытащил батарейку.
– А ты разденься, – дразняще молвила она.
– Ради бога, – я расстегнул рубашку, распахнул, обнажив свой довольно мускулистый торс с кубиками и потянулся к молнии на брюках.
– Ладно, хватит стриптиза! Ну да! Я ушла от этого вашего Евгения около трех часов ночи. Этот тип сразу после задрых, как колода. Ловить там мне было больше нечего.
– Около трех. А точнее?
– На часы не смотрела. Но уже светало. Впрочем, нынче ведь и не темнеет толком. Вряд ли в такое время года какую бы то ни было тайну сокроешь под покровом ночи.
– А вы, извините за подробности, прямо в его комнате предавались любви? Никуда не выходили?
– Вы эротоман?
– Я в интересах расследования спрашиваю.
– Ах, вот как… – протянула она насмешливо. – Тогда, в интересах расследования, сообщаю: Евгений зачем-то затащил меня в свою ванную. Не знаю, что у него за водяные фантазии. А после того как мы перебазировались на кровать, мгновенно и захрапел.
– Зачем вы, уходя от Базарова, прихватили с собой предсмертную записку Кирсанова?
Она вытаращилась.
– Что-что, простите? – Удивление ее выглядело искренним.
Я пояснил.
– Ну, нет. Даже и не придумывайте. Ни о какой записке я знать не знала, видеть ее не видывала.
Мне показалось, что она искренна.
– Сколько вы времени, на круг, провели у Базарова?
– Хочу все знать, да? «А из зала нам кричат, давай подробности»?
11 – улыбнулась она.
– Рассмотрели его комнату? Пока он спал?
– Облокотилась мне его комната! – огрызнулась она. – Когда он задрых, ушла, да и вся недолга. Лучше ты мне, сыщик, вот что скажи: ты мертвого Кирсанова видел? – она, готовая жадно впитывать, подалась ко мне. – Какой он был – мертвый?
– А вы уже забыли, какой он был мертвый? – спровоцировал я ее.
– Ты меня, мусор, на понт не бери. Так, что ли, ваши друзья-уголовнички изъясняются? Скажи, он перед смертью – страдал?
– Не похоже. Есть вероятность, что даже умер, не просыпаясь, во сне.
– Ладно, мне-то все равно. А вот муж мой, Одинцов, будет очень рад, что Кирсанов кони двинул. И расстроится, что тихо-мирно отошел, во сне.
– Очень он ему насолил?
– А скажи, кому нынешние чиновники, крапивное семя, не насолили? Ладно, сыщик. Жарко. Я купаться. Прыгнешь со мной?
– Не время сейчас, не место, – процитировал я старый анекдот.
Она встала, красивая и опасная, потянулась и эффектно, рыбкой, нырнула в бассейн. Лихо кролем понеслась от одного дальнего бортика к другому.
Больше она мне вряд ли что-то расскажет.
Но как же все-таки предсмертная записка Кирсанова совершила свое путешествие из апартаментов Базарова в комнату к Павлу Петровичу? С чьей помощью?
* * *
На крыльце кирсановского крыла дома стояли отец и сын, Николай Петрович и Аркадий. Они о чем-то вполголоса переговаривались. Завидев меня, отпрянули.
– Извините, – обратился ко мне старший, – мы вас так и не разместили. Вы ведь у нас останетесь?
– А вы как хотите? – кивнул я.
– Хотим. Аркадий, проводи, пожалуйста, гостя.
Я достал из своей машины – она так и стояла тут, у крыльца, – дорожный саквояж.
Младший Кирсанов отвел меня на третий этаж особняка.
Сегодня я здесь уже был – когда опрашивал Базарова.
Аркадий указал мне комнату напротив него, через коридор. Отпер ее ключом.
Совершенно стандартное помещение, такое же, как у Базарова. Полутораспальная кровать, тумбочка, стол. В мансардном окне видно небо. Я встал на цыпочки и выглянул в оконце. Оно выходило на задний двор: вековые сосны и тщательно подстриженная лужайка.
В дальнем углу комнаты дверь вела в ванную. Я туда заглянул. Все, как в отеле средней руки: комплект полотенец, набор шампуней-гелей. Сантехника высшего качества, «Виллерой Бош». И душевая кабина не из пластика, а с закаленным стеклом. И солнечный луч, падающий из мансардного окна, явно оживлял обстановку ванной.
– Что-нибудь еще? – стандартно, словно управляющий гостиницы, спросил молодой человек. – Может, вы есть хотите?
– Нет-нет, дело прежде всего.
Я бросил саквояж. Кирсанов-младший вручил мне ключ. Я запер комнату.
В коридор третьего этажа выходили еще три двери. За одной из них, я знал, помещается Базаров.
– А кто еще мои соседи?
– Рядом – бабушка. Антонина Николаевна. Со своим, хм, бойфрендом. А комната наискосок пустует. Иногда, как я знаю, туда Фенечка с малышом поднимается. Чтобы он отцу спать не мешал.
– Понятно. Я тогда загляну, чтоб два раза не подниматься, к вашей бабуле. Она ведь у себя?
– Кажется, да. А вы постучите.
* * *
Антонина Николаевна мне отворила.
Выглядела она совершенно не убитой горем по случаю гибели сына. Может, еще не осознала.
Все семьдесят семь прожитых лет – да с немалыми излишествами! – отражались на ее худом и морщинистом лице. Единственное отличие от среднестатистических российских бабуль – фигурка была по-молодежному подтянута да во рту искрились по-американски ослепительные зубы. И улыбалась женщина по-штатовски часто. На голову, немного криво, был нахлобучен идеальный парик.
