Сперва намотал километров пять по поляне, махая мечом или копьем и закрываясь щитом. У меня уже начинало получаться, как у взрослых. И кольчуга со шлемом не мешали так сильно, как в первый день. Отдышавшись, занялся пристрелкой арбалета. Первый тест был на точность. Метров на двадцать пять арбалет бил прямо в цель, потом надо было брать выше, так сказать, над яблочком. Опытным путем я определил, насколько надо повышать прицел при увеличении дистанции. У моего магазинного арбалета поправку надо было вводить уже после восемнадцати метров. Вот что значит разница между массовым и штучным производством! Второй тест — на пробивную силу. С расстояния примерно пятьдесят метров дюймовую доску прошибло насквозь, еле нашел болт. На дистанции сто метров прикрепил доску к стволу дерева. Болт пробил доску и влез в дерево сантиметров на пять-семь. Вылезать не хотел, пришлось вырезать ножом дерево вокруг него. Лунка получилась внушительная, как бы дерево не засохло. Вот теперь я чувствовал себя большим и сильным.
8
Колеса кибитки скрипят громко и надсадно, будто вот-вот отвалятся. Я видел, как их смазывали перед выходом. Не помогло. Наша кибитка последняя в обозе, седьмая. Приятная цифра, по крайней мере, с ней нет отрицательных ассоциаций, как с предыдущей. Я сижу на сиденье, но управляет упряжкой из двух волов мой напарник, скиф по имени Скилур. Моня нанял Скилура и его друга вечером последнего дня, потому что лучше никого не смог найти. Положил им по две с половиной силиквы каждому — отбил перерасход на меня. Скилуру лет шестнадцать. Вооружен двояковогнутым луком и коротким мечом-акинаком. Из брони только кожаная шапка, напоминающая ушанку, и надеваемая через голову, короткая безрукавка из толстой кожи. Темно-русые волосы длинные, схвачены ленточкой в конский хвост. Европейский тип лица, глаза голубые, не раскосые и даже не жадные. На щеках и подбородке светлая юношеская поросль. Худой, но кость не тонкая. На хорошей кормежке должен быстро набрать массу. Характер веселый, легкомысленный. Сильно развитое чувство стада: ни минуты не может быть один. Когда я, устав от его болтовни, иду позади кибитки, начинает общаться с волами. У Скилура мечта купить коня и завербоваться в легкую кавалерию. Когда я сообщил ему, что отказался от такой чести, Скилур посмотрел на меня, как на чудака. Разве нормальный человек откажется от жизни на всем готовом?! Я мало встречал скифов в Херсоне. Скилур говорит, что их вообще мало осталось. Он еще осознает себя скифом, но уже свободно говорит на местной смеси греко-латинского и не знает, что его предки когда-то владели не только теми землями, по которым мы едем, но и многими другими, входящими сейчас в состав Византии и Персии; что одно их имя приводило в трепет народы многих стран; что победили Дария и дали отпор армии Александра Македонского. Когда я рассказывал это, он слушал с открытым ртом. Единственное, что Скилур еще помнил, — это что где-то там, куда мы едем, находятся курганы-могилы его далеких предков.
Нам не положено обоим ехать, один должен идти. Но Моня едет впереди, на второй кибитке. Если появится, то тот из нас, который сидит с дальней стороны и не видимый ему, сразу спрыгнет. В день отъезда иудей появился перед нами при полном параде: шлем со сходящимися над ртом концами наушников и широким и длинным наносником, благодаря чему открытыми оставались только глаза; ламеллярный доспех поверх кольчуги с длинными рукавами, на которых были еще и наручи; поножи на высоких сапогах; на боку длинный меч; в руке круглый щит с железной окантовкой, умбоном и шестью отходящими от него к краям широкими полосами-лучами. И всё это блестящее. Зато ехал верхом на муле. Первые полдня он мотался от головы до хвоста, проверяя, чтобы не ехали оба, потом выдохся и пересел с мула на сиденье кибитки. Мул был привязан к ней сзади.
Дулон ездил один раз к антам. Он рассказал мне маршрут. В первый день и половину второго можно не напрягаться, потому что этот участок контролируется конными разъездами ромеев. Потом будет сложный лесной участок до готской деревни, расположенной на границе леса и степи. В степи проезд крышуют аланы. Если им заплатить, проблем не должно быть. А вот после соляных промыслов, то есть, как понимаю, после Сиваша, надо быть все время настороже. Там кочует несколько малых племен разных народов, возможны самые неожиданные варианты. Сейчас идет вторая половина второго дня, так что расслабленность у охранников исчезла. На обеденном привале я надел на арбалет тетиву, однако натягивать ее не стал.
Волы идут медленно, но долго не устают. Движение начинаем рано утром. В обед останавливаемся на пару часов. Кормежка, как я и предполагал, скупая и паршивая, большая ее часть доставалась Гарри. Затем идем до места следующей стоянки, куда прибываем обычно до захода солнца. Места стоянок старые, наверное, ими пользуются уже несколько веков, и даже, как мне кажется, волы знают их местоположение, перед каждой начинают идти веселее. Я спросил у Дулона, почему не используют лошадей? Он рассказал, что у лошади горло устроено не так, как у вола, поэтому ярмо передавливает трахею, если груза больше, чем примерно полтонны. Вол тянет раза в два больше, хоть и медленнее. В эту эпоху еще не додумались до хомута. А я знаю, как его сделать. Мой сосед в деревне Саша Шинкоренко по прозвищу Буря — крепкий хозяин, имеет не только «Ниву» и трактор, но и лошадь. Я смотрел, как он запрягает своего Сокола. Буря показал мне, как надевается хомут, как стягивается супонью, как крепятся гужи. Главное, чтобы хомут прилегал плотно, но внизу, между хомутиной и горлом, должен быть зазор, чтобы просовывалась плашмя ладонь, а сверху — два пальца руки. Приберегу это ноу-хау для себя. Мало ли, как дальше жизнь повернется.
Навстречу нам ехал обоз, длинный, кибиток на двадцать. Моня слез, чтобы переговорить с хозяином встречного обоза, тоже иудеем. Поскольку Моня оказался с моей стороны, спрыгивать пришлось Скилуру. Он передал мне вожжи и побежал к третьей кибитке, на которой «рулил» его друган скиф Палак. Остальные охранники были самых разных национальностей, но гот только один, Гунимунд, старший охранник, с окладом как и у меня. Ему лет сорок, крепкий, кривоногий. На левой щеке страшный шрам. Нижняя челюсть в этом месте срослась неправильно, поэтому иногда он застревает на каком-нибудь слове, рукой двигает челюсть вбок и продолжает говорить. Гунимунда задело, что я буду получать такой же пай и зарплату, как и он, но пока ничем не проявил неприязни ко мне. Моня закончил разговор, взял с кибитки свое оружие и щит и пересел на мула. Видимо, услышал что-то серьезное.
Через некоторое время вернулся Скилур.
— На их обоз напали тавры милях в двух отсюда, отбили последнюю кибитку, которая пристала к ним утром, — рассказал скиф.
Теперь понятно, почему меня посадили на последнюю кибитку. И товара на ней поменьше, чем на остальных, и, скорее всего, более дешевый. Моня даже не стал проверять, не много ли груза я везу с собой? А может, сыграло роль мое вмешательство в их спор с Келогостом. Ругались они отчаянно, слюна летела метров на пять. Не совпадали суммы счета за постой. Разница была в три силиквы. Цены и количество дней, занятых помещений, обедов и прочего у них совпадало, а общая сумма — нет. Потому что оба плохо умели считать. Вот уж чего не ожидал от Мони! Я подсчитал в уме, и сказал, что они оба не правы, но Моня «неправее». Они мне не поверили. Тогда я взял прутик и начал с их слов производить подсчеты в столбик, а потом сложил результаты. Получилось на одну силикву меньше, чем требовал Келогост, и на две больше, чем хотел заплатить Моня. Как ни странно, мой результат понравился им обоим.
