На соляных промыслах нас встретили, как героев. Алена от счастья плакала и всё повторяла: «Мой муж — великий воин!» Ударение на слове «мой». Недовольны были только два пантикапейских гота, которых я отказался взять в набег, потому что остались без добычи. Я пообещал им по жеребцу, если доработают на меня до конца сезона. Как мне сказал Гунимунд, обзавестись конем — мечта каждого охранника. У охраняющих верхом резко повышаются самоуважение и зарплата. Гунимунд потерял своего коня в прошлом году. Поэтому и перешел служить ко мне: с другими купцами пришлось бы сезона три зарабатывать на нового, а я — фартовый, как он понял по шраму на моем животе. Вот уж не думал, что мою болезнь, мое несчастье, кто-то сочтет удачей! Получается, что гот прав: теперь у него сразу два коня и еще добычи на пару. У Гунимунда двое взрослых сыновей, которые теперь смогут наняться в армию кавалеристами. Там жизнь спокойнее, чем охранять купцов.
Я ненадолго задержался на промыслах, чтобы обменять четырех бычков на соль. Так и не понял, брали их на мясо или собирались сделать волами, но попросили именно бычков-двухлеток. Погрузив соль, поехали вслед за аланами к их стойбищу. Там поделим добычу, отметим удачный поход и отправимся в Херсон.
17
Аланы проводили меня до самого Херсона. По пути остановились на сутки в готской деревне, где я обменял телят на парусину, пеньку и веревки разной толщины. Груз был легкий. Часть набил в кибитки, остальное навьючил на лошадей. Трех телят двухлеток подарил семье бывшего хозяина арбы. Предполагал, что старик заартачится, поэтому договорился с его невесткой, чтобы утром принесла нам свежего молока, и заплатил за него телятами. Она не возражала. Я посоветовал ей не идти в деревню, пока наш обоз не скроется из виду.
Остановились на постоялом дворе Келогоста. Мы с Аленой заняли на втором этаже светлую и уютную комнату с собственным очагом. Остальные поселились внизу, в складских комнатах, рядом с товаром, выгруженным из кибиток, арбы и с лошадей, которых вместе с волами и бычками скифы отогнали на пастбище. Семен с женой, которую я назвал Валей, поселились внизу в складской комнате вместе с товаром на продажу. Ее сын, названный мною Толей, и его друг, получивший имя Ваня, заняли соседнюю, где были сложены материалы на будущее судно. Аланы остались ночевать во дворе. Впрочем, ночевки, как таковой, не было. Я приказал забить одного бычка, купил вина у Келогоста, и мы отметили благополучное прибытие. В мероприятии приняли участие все, кто в это время был на постоялом дворе, включая рабов. Утром аланы уехали. Договорился с ними, что будем держать связь через Келогоста.
— Не знаешь, кому можно продать оптом весь товар, лошадей и телят? — спросил я славянина.
Продавать в розницу у меня не было ни желания, ни времени.
— Знаю, — ответил Келогост. — Сейчас пошлю Дулона за ними.
— Пусть после обеда придут, — попросил я. — И еще мне нужно снять жилье до весны. Что посоветуешь?
— Живи у меня, — ответил он. — Возьму недорого. Зимой у меня постояльцев практически не бывает, сможете занять столько комнат, сколько захотите. И на твоих волов сена хватит, я запасся им.
— Волов я продам после того, как заготовлю лес на парусник, — сообщил я.
Я ему во время пира рассказал, что собираюсь переключиться на морские перевозки, как более выгодные и менее рискованные. На счет выгодности он согласился, а вот по поводу меньшего риска у него были сомнения.
— Помогу найти покупателя, — сразу предложил он. — А мне дров не привезешь в счет оплаты?
— Почему нет?! — произнес я.
На стапеле, принадлежавшем пожилому греку, я застал только хозяина. Баркас они построили, больше работы пока не было, поэтому он распустил рабочих. Звали его Эвклид. О тезке математике он не имел ни малейшего представления, но имя получил не зря — считал быстро. Я уже привык считать за всех, поэтому приятно удивился. И он удивился, что я считаю быстрее него. Но еще больше, когда рассказал ему, какое судно хочу построить. Его сразу насторожило, что длина будет шестнадцать метров, а ширина всего три двадцать. Я решил подстраховаться, остановился на пяти к одному, не строить совсем уж гоночную яхту.
— А не сломается такое длинное? — засомневался грек.
— Нет, — заверил его.
Мы зашли в каменный однокомнатный домишко, который служил Эвклиду одновременно офисом и складом, где я начертил грифелем на досках чертеж будущего судна. Поскольку не уверен был, что смогу решить проблему остойчивости, присущую узким судам, решил сделать не одну высокую мачту, а две пониже. Обычно высота мечты вычисляется по формуле «половина суммы длины и ширины». В моем случае это было бы девять метров шестьдесят сантиметров — слишком много для неопытного судостроителя. Я остановил свой выбор на гафельной шхуне — двухмачтовом судне с косыми парусами, в данном случае триселями — четырехугольными, неправильной трапециевидной формы, верхняя шкаторина которых крепится к гафелю — поворотной рее, и стакселями — треугольными или трапециевидными, которые ходят по штагам между грот— и фок-мачтой и фок-мачтой и бушпритом. У шхуны первая мачта, фок, ниже второй, грота. Первую, как я помнил, ставили перед тем местом, где киль переходил в форштевень, а вторую от форштевня отделяли две трети длины судна. Не все мои термины сперва были понятны Эвклиду, потому что пришли в русский язык из голландского, английского и немецкого языков, но потом, по его подсказкам, я поменял их на греческие. Объяснил, зачем мне такой большой киль, длинный бушприт, усиленный ахтерштевень, к которому я собирался крепить баллер руля. Я не желал управлять шхуной при помощи двух рулевых весел. До разговора со мной грек был уверен, что знает о судостроении все. После разговора — что не знает почти ничего. И это я ему передал лишь часть своих знаний по предмету «Теория устройства корабля». Вообще-то, «ТУК» — та еще нудятина, но преподавал ее начальник училища Теплов, поэтому нам приходилось напрягаться. В моем случае оказалось, что не зря — позволило договориться с Эвклидом о приемлемой цене. Затем мы обсудили, сколько и какого дерева понадобиться, что придется покупать, а что можно заготовить самому. На верфях есть несколько мастерских по сушке и придаче нужного изгиба доскам. Кое-что придется покупать у них, чтобы не терять время. Я пообещал привезти лес в ближайшие дни, после чего и приступим к строительству.
После обеда на постоялый двор пришли те самые два иудея, компаньоны Мони. Узнав, что я присутствовал при его смерти, попросили рассказать подробно. Как понял по наводящим вопросам, им кто-то уже доложил. Проверяли на вшивость. Только не понял, кого — меня или докладчика?
— Я же тебе говорил, слишком он рисковый был, — сказал один иудей другому.
Это Моня-то рисковый?! Впрочем, всё познается в сравнении.
— Дурак он был, — произнес второй и спросил: — А тебя почему не тронули?
— Потому что я и мои люди убили восьмерых нападающих, — ответил я. — Остальные решили, что добыча обойдется им слишком дорого.
И мы перешли к моему товару. Торговался я до последнего, продемонстрировав завидное владение приемами торга, большую часть которых я знал до сегодняшнего дня чисто теоретически, а также способов решения налоговых вопросов в городе Херсоне и отличное умение считать. Я предполагал, что возникнет много непредвиденных расходов при строительстве парусника. Перепробовав несколько методов, иудеи попытались разыграть «хорошего и плохого покупателя», но я сказал, что знаю и этот прием, они улыбнулись, и жаркая дискуссия закончилась компромиссным вариантом, который не очень нравился, но устраивал обе стороны. Договорились, что завтра утром они заберут товар, лошадей и телят. Я оставил только своего коня и принадлежавших скифам, пару бычков нам на зиму на съедение и одного в счет оплаты греку.
