20
Первый раз Тендровскую косу я посетил в бытность курсантом. Мой однокурсник трудился на портовом буксире «Березань», который часто бегал в те края. Буксир был старый, жутко коптил. Про него шутили: «Распуская дым и срань, в море вышла „Березань“». Зато команду оттуда было не выгнать. Каждый раз они останавливались на пару часов возле Тендры и ловили рыбу обычными донками, в основном бычков, больших и черных, — кочегаров, как их называли одесситы. За два часа каждый член экипажа надергивал бычков на половину месячной зарплаты. Теперь я приплыл на косу с сетями. Мы зашли в затоку, стали на якорь недалеко от берега, на глубине метров десять. На косе между намытыми валами грунта во впадинах имелись озера, соленые и пресные. В мое время Тендровская коса была покрыта только травой и невысоким кустарником, а сейчас есть рощицы.
На берегу мы расположились между соленым и пресным озерами. В первом будем добывать соль. Не в товарных количествах, конечно, потому что мало времени и котлов всего два и среднего размера, а только на засолку рыбы. Сети поставили греки. Это они умели делать лучше меня. Сети были не похожи на капроновые, более грубые, с глиняными грузилами. Казалось невероятным, что в них хоть какая-то рыба попадет. Греки утверждали, что попадет и немало. Остальные развели костры и занялись вываркой соли. Кроме скифов, которым я разрешил поохотиться, чтобы оклемались после качки. Нас немного поболтало на траверзе мыса Тарханкут. Не знаю, как он называется в шестом веке, но такой же пакостный. Во всём Черном море будет спокойная погода, а возле Тарханкута обязательно потреплет.
Сам прошелся до ближней рощицы. Если не ошибся, это была ольховая. Опилки ольхи — самые лучшие для копчения рыбы. Да и мяса можно накоптить, если будет что. Я набрал валежника, а вернувшись в лагерь, послал готов срубить и притащить несколько сырых стволов. Коптильню устроил в склоне вала. Грунт был рыхлый, копался легко, но и осыпался быстро. Я укрепил стенки галькой, камнями, которые пришлось поискать. Испытания отложил на следующий день, поехал с греками трусить сети.
Результат превзошел мои самые смелые ожидания. Уже из первой сети выбрали рыбы столько, что шлюпка была заполнена по планширь. В основном кефаль. На кавказском побережье ее называют лобаном за тупую, округлую, «лобастую» голову. Пойманную рыбу сложили в бочки, залив густым раствором соли. Лишь часть рассола вылили на два небольших настила с бортиками, чтобы насушить соли для личного пользования.
Скифы вернулись с двумя большими птицами, дрофами, судя по «усам». Раньше видел их только по телевизору, но на экране всё кажется интереснее, чем в жизни. Мертвые дрофы не впечатляли внешним видом, разве что размерами — величиной с крупного индюка, не меньше десяти килограмм мяса. Они были общипаны, выпотрошены, порезаны, заложены в котлы и повешены над огнем вариться. Что меня впечатлило — ни одно перышко не было выброшено. Всё будет пущено в дело. Утилитаризм людей шестого века поражал. В их жизни ничто не бывало ненужным. Скоро из этих перьев и пуха сделают подушки или тюфяки. В кубрике для команды сейчас холодновато. Я купил им несколько овчин, но этого мало. Там три двухъярусные кровати. Нижние ярусы одно-, а верхние двуспальные из-за изгиба корпуса. В моей каюте наоборот, чтобы верхняя кровать, на которой спит малый, не мешала вставать с нижней. Я и так в шестом веке только и делаю, что проверяю головой на прочность притолоки, косяки и прочие нависающие архитектурные детали. Никак не привыкну, что выше их среднего роста. Семен с Валей спят отдельно, в каморке возле печки. Она низкая и узкая, прямо от двери залезаешь на кровать. Зато теплая, и никто не мешает их частной жизни. Судя по набухающему животу Вали, она имеет место быть.
Ночевали на шхуне. На берегу оставили только дрова и настилы с солью. Первую половину ночи на вахте стоял я. Убедился, что и византийская ночь в этих местах тиха. И звезды такие же яркие. Люблю на них смотреть. А вот космонавтом не мечтал быть даже в детстве. Не знаю, почему. Может, из-за боязни высоты. Но в самолете ведь не боюсь, и на дереве или мачте тоже. Зато выйти на балкон на восьмом этаже и выше — насилие над собой. Гарри лежит на палубе неподалеку от меня. Он набегался на берегу, теперь дергает во сне лапами, будто гонится за кем-то. На постоялом дворе его случили с сучкой для улучшения породы. Собаки у Келогоста мелковаты в сравнении с Гариком. Сучка с ним подружилась, после чего признали и два кобеля, точнее, вынуждены были отдать ему верховодство. После этого он по ночам не отсыпался в комнате, а отрабатывал харчи, охраняя вверенное ему имущество. И, подражая своим подчиненным, опять научился гавкать.
Часть утреннего улова я закоптил. Аромат шел такой, что все захлебывались слюной. В Херсоне мне не попадались ни копченая рыба, ни мясо. Может, и делают, но я не встречал. Греки мне сказали, что такую вкусную рыбу, какая получилась у меня, им раньше не доводилось пробовать. Греки всегда были льстецами. И сами очень падки на лесть, даже грубую.
Я хотел только насолить рыбы, но ее было так много, что начали еще и вялить, развешивая на веревках между шестами, которые нарубили в рощицах. Погода была хорошая, теплая, но не жаркая, и ветреная, как раз для вяления. Не продадим ее, так сами съедим. Почти все бочки были полны, поэтому стали засаливать только лучшую. Некондиционную коптили и ели или выбрасывали в море. Сделали еще несколько настилов для сушки соли. Оказалось, зря, потому что за одним котлом не досмотрели, соль на дне высохла, и он прогорел. Всё равно дела здесь шли намного лучше, чем я предполагал. У меня даже появилась мысль: а не завести ли здесь факторию? Отказался от нее, когда увидел двух всадников. Они смотрели на нас издалека, не решаясь приблизится.
— Аланы? — спросил я скифов.
— Хунны, — ответил они в один голос.
С такого расстояния лиц не разглядеть даже с моей дальнозоркостью. Значит, скифы определили национальность всадников по манере одеваться или ездить верхом. Впрочем, я уже привык, что все азиаты или негры для европейцев на одно лицо, а они сами очень легко разливают, кто какого рода-племени, но в то же время им все европейцы кажутся на одно лицо, а мы без особых проблем отличим славянина от немца и уж тем более от итальянца.
Когда гунны ускакали, я посла скифов в разведку.
— Нарветесь на отряд, спрячьтесь и переждите, — проинструктировал их. — Если мы уйдем на шхуне, то обязательно за вами вернемся на следующий день.
Судя по их лицам, мысль, что их могут здесь бросить, даже в голову скифам не приходила. Вернулись они вечером, когда уже стемнело, и мы перевезли на шхуну все свое имущество, включая недосушенную рыбу и соль. Рыбу развесили между мачтами так, чтобы не мешала работать с парусами, а настилы с солью положили на ахтеркастле и полубаке.
— Их там много, целый род. Живут на берегу озера в самом конце косы, — доложил Скилур.
Докладывал обычно он, а Палак уточнял важные детали:
— Это не те, на которых мы нападали.
Те — не те, а пора уносить отсюда ноги. Тем более, что задул южный ветер — более-менее попутный.
