25
На подходе к гавани судно встретила шлюпка с портовым чиновником. Он спросил, что за груз, не ли больных, взял солид и разрешил зайти в гавань и стать там на якорь. Два солида (номисмы) брали только в Константинополе, в остальных крупных портах по одному, а в маленьких — по половине. Мы зашли в гавань на веслах, отдали якорь. Вход в гавань на ночь закрывался бревнами, скованными цепями в линию, что вскоре и было сделано. Четырехвесельная шлюпка взяла на буксир первое бревно, оттащила его к молу на противоположной стороне, где цепь вдели в кольцо и закрыли на замок. На моле рядом с замком была каменная каптерка, в которой дежурили пятеро солдат.
Утром, когда я еще завтракал, на судно прибыли купцы, египтяне с миндалевидными темно-карими глазами в пестрых свободных одеждах, расточающие сладкий аромат духов или благовоний. Они передо мной разыграли конкурентов, предлагая цену всего процентов на пятнадцать выше родосской. Но продавец вина предупредил меня, что в Египте его товар будет стоить оптом в два раза дороже, а в розницу — в три. Наверняка он приврал, но в любом случае оно стоило не так дешево, как предлагали египтяне. О чем и сказал им. Тут они начали заливать, что вина сейчас в избытке, поэтому цены упали и прочую ерунду…
Я много раз бывал в Египте. И как турист, и как моряк. Отдыхал в Шарм-эль-Шейхе и Хургаде, откуда ездил на экскурсии в Луксор, Каир и Александрию. Моряком несколько раз менялся в Порт-Саиде или Суэце, на обоих концах Суэцкого канала, потому что там надо ждать проводки почти сутки и сам проход занимает еще половину суток, так что трудно пропустить свое судно. Обычно прилетаешь дня за два и живешь в гостинице, ждешь. Проживание и питание за счет судовладельца. За остальные удовольствия платишь сам. Впрочем, с удовольствиями в некурортных арабских городах было туговато, если не считать марихуану. На курортах живут как бы другие арабы, более цивилизованные, сравнительно спокойно относившиеся к внешнему виду и поведению не таких, как они, туристов. А вот в Александрии я гулял со своей «курортной женой» вечером по набережной, и нам со всех сторон свистели и улюлюкали, потому что она была в мини-юбке. Сейчас смотрел на египтян и не мог найти, кроме языка, ни одного отличия их от тех людей, которые будут жить здесь в двадцать первом веке и называть себя арабами. Так же выглядят — одновременно напыщенно и льстиво, так же быстро и безостановочно жестикулируют, так же азартно торгуются, так же врут через слово, не краснея, и при этом удивляются, почему им не верят?! По моему глубокому убеждению, место проживания, климат, природа накладывает отпечаток на людей, делает их адекватными себе, что ли. Попав в новую местность, мы начинаем говорить и вести себя так, как требует это место, его природа в широком смысле слова, становимся похожи на аборигенов, даже если уничтожим их всех. Янки ведут себя также, как индейцы, которые жили раньше на территории Штатов, разве что вместо каменного томагавка у них сейчас ракеты «Томагавк».
— Готовьте шлюпку, — приказал я своим матросам, когда мне надоело слушать купцов.
Матросы начали раскреплять грузовую стрелу. Шлюпку в любом случае придется спускать на воду перед выгрузкой, потому что она носом и кормой стоит на рострах, а серединой — на люке трюма. Зато египтяне сразу притихли, изобразили на лицах такое отчаяние и жалость ко мне, будто я отказался от их бесценного и бесплатного дара.
Убедившись, что и мимикой меня не проймешь, более шустрый на вид спросил:
— Сколько ты хочешь за свое дешевое вино?
Я назвал тройную, розничную цену.
— Сколько-сколько?! Да ты с ума сошел!.. — и они заголосили и замахали руками с новой энергией, точно в них поменяли батарейки.
Но при этом следили краем глаза за спуском шлюпки. Когда она коснулась воды, египтяне почти подобрались к двойной цене.
Я назвал ее и сказал, что дальше торговаться буду с другими купцами, более серьезными.
— А ты хитрый! — льстиво улыбаясь, сказал шустрый египтянин.
— Не первый раз имею дело с такими бесхитростными, как вы, — просто улыбнувшись, сказал я. Знали бы они, со сколькими хитровыдолбленными разных народов, а теперь и времен, мне приходилось иметь дело! — Половину оплаты вперед. Вторую — когда выгружу половину груза.
— Грабишь ты нас! — пожаловался шустрый, но скорее для поддержания разговора.
— Швартуйся для выгрузки вон к тому причалу, — показал мне второй египтянин.
— Деньги буду принимать на вес и проверю каждую монету, — предупредил я, поскольку Геродор говорил мне, что египтяне большие мастера подсовывать обрезанные и фальшивые монеты.
— Тяжело с тобой торговать, — еще раз пожаловался шустрый.
— Не торгуй, — резонно заметил я.
Мы ошвартовались правым бортом к причалу, открыли трюм, начали выгрузку. Египтяне открывали каждую амфору и проверяли, полна ли и не кислое ли вино. На Родосе так проверяли по моему приказу Агафон и Пифодот, так что я был спокоен за свой груз. И зря. В одной амфоре не хватало литров пять. Я давал вино команде каждый день, доливая его в воду, чтобы дезинфицировать ее. Но в последние дни Семен и Хисарн казались мне более пьяными, чем раньше, и закорешевали, хотя один другому годился в отцы. В трюм можно попасть через люк в кладовке на баке, в которой хранились съестные припасы, если передвинуть корзины и бочки. Я как-то упустил из вида, что спиртное надо изолировать от экипажа или наоборот. Я долил недостачу из амфоры, которую оставил для экипажа, сообщив росу и готу, что они свою пайку на обратный рейс уже выбрали. Возражений не последовало.
Мы с Аленой в сопровождении молодых росов прогулялись по городу. Александрия по размеру не меньше Константинополя, но по всему видно, что захиревает. Зато товаров на рынке было больше. Или мне так показалось потому, что много было таких, каких не встречал в столице, Херсоне и Пантикапее. Я купил Алене рулон многоцветной индийской материи и маленький стеклянный флакончик духов, которые стоили почти столько же. Себе выбрал кинжал длиной сантиметров двадцать пять, трехгранный, похожий на стилет, но расширяющийся к рукоятке из слоновой кости. Он был в ножнах из слоновой кости и серебра. Но главным достоинством кинжала был клинок. Я никогда не видел булат вживую, только на фотографиях, но сразу опознал, как только глянул на темный с белесым «рисунком» и золотистым отливом клинок. Индус, продававший кинжал, сперва подвесил его на темляке из шелкового шнура к перекладине над прилавком и легонько ударил по лезвию серебряным кончиком ножен. Клинок звенел чисто и долго, больше минуты. Потом его вставили острием в щель в прилавке, согнули почти под прямым углом и отпустили. Клинок выпрямился и задрожал. Продавец произнес какое-то слово, догадался, что я не понимаю, попробовал второе, потом произнес третий вариант:
— Кара пулат.
Я кивнул, что понял. Кара — черная, пулат — роза. Русские произносили второе слово как «булат». Я взял кинжал в руку. Ладонь моя «легла» — почувствовала, что для нее сделана рукоятка.
Индус понял, что я запал на кинжал, и заломил цену. Столько стоил почти весь мой груз вина. Теперь уже я начал демонстрировать приемы, позаимствованные у египетских купцов. Индус скидывал цену, но потихоньку. Ясно было, что его такими штучками не проймешь, знает их не хуже меня. Надо попробовать что-нибудь другое. Индусы — интуитивный народ. Я назвал цену, которую считал приемлемой, и про себя подумал с огорчением, что больше заплатить не смогу, нечем, придется отказаться от покупки. Настолько вошел в роль, что даже сам поверил этому. И индус поверил. Он отказался от своей цены, только чуть приподнял мою.
