Посреди гавани стояли на якорях два военных дромона, а у причала под выгрузкой — византийский двухмачтовый неф. Привез он оружие из Константинополя. Солдаты переносили в крепость охапки копий, мечей, стрел. Два отряда человек по сто каждый стояли по обе стороны городских ворот, выходящих к причалу, на случай нападения вдоль моря. Нас никто не встретил на походе к гавани, поэтому я без разрешения ошвартовался позади нефа, ближе к выходу из нее. Сразу прискакал офицер, явно паркетный, в нарядных, луженых доспехах.
— Кто такие? — спросил он на греческом языке, остановив коня напротив меня.
— Купец, рус. Привез пшеницу из Египта, — ответил я.
— Из Египта? — переспросил офицер, оглядываясь на ворота. Наверное, боялся, что их закроют раньше, чем он доскачет.
— Да, — подтвердил я. — Оттуда ближе везти.
— Придется заплатить пошлину, десятую часть, — предупредил он.
— Уже заплатил в Египте, — возразил я.
— Ничего не знаю, ты не византийский купец, и груз твой непонятно откуда, — заупрямился офицер.
— А почем возьмете его? — спросил я.
— Город брать не будет, нам скоро привезут, — ответил он. — Продавай, кому хочешь. Я объявлю о тебе.
— Спасибо! — поблагодарил я. — Но еще не решил, буду продавать здесь или отвезти в Константинополь.
— Если решишь продать здесь, не забудь потом заплатить налог, — предупредил офицер, глянув на дромоны.
— Не забуду, — молвил я и поинтересовался: — Сколько стоит у вас пшеница?
Он назвал цену на рынке, потому что был заинтересован в высокой. Чем дороже я продам, тем больше он получит налога. Цена была в два с половиной раза выше, чем в Константинополе. Черт с ним, со вторым налогом, заплатим!
Вскоре к шхуне потянулся народ. Я немного скинул цену, поэтому разбирали охотно. Моя команда не успевала наполнять амфоры и переправлять их на причал. Большинство людей, в отличие от офицера, не дергались от страха, спокойно ждали в небольшой очереди. Вечером ворота закрыли, а я отвел шхуну на рейд и поставил на якорь. Было непреодолимое желание поучаствовать в чужой драке, пострелять из арбалета по аварам, но они не нападали, а византийцы, если и собирались сделать вылазку, меня не приглашали. Рядом с нами встал на якорь неф. Он был уже почти пуст.
Утром вместе с нефом вернулись к причалу. Нас уже ждали. Солдаты начали добирать груз с нефа, а простой люд — покупать зерно. Теперь очередь стала длиннее, и брали больше. Как подслушал Пифодот, на рынке подняли цену. Он предложил и мне повысить. Я не стал. Не будем жадничать и задерживаться здесь надолго. И так нехило наварю, кинжал отобью уж точно. Всё-таки я не полноценный купец: за копейку воробья в поле не загоняю.
К середине следующего дня ушел весь груз, примерно тридцать тонн. Я сходил к воротам, вызвал таможенного офицера, заплатил пошлину и портовой сбор. Отдал ему всю медь, большой мешок. Он взял, не пересчитывая, только спросил сумму. Видимо, ему были до задницы государственные пошлины, больше беспокоило, отобьют аваров или нет. Офицер проскакал рядом со мной до середины причала и оттуда крикнул капитану дромона, что я могу свободно уплывать. Капитан, как было видно по его мимике, плевать хотел на приказы офицера и моя шхуну, потому что на этом сражении он был зрителем и не собирался менять роль.
28
Стадо паслось на том же месте, только поле рассталось почти со всей пшеницей. Пастухов теперь было четверо. А может, и больше, но мы их не видели. Интересно, насколько больше? А так ли это важно, если дело будет происходить ночью?
Гунимунд стоял неподалеку от меня и тоже смотрел на стадо и пастухов. Он повернулся ко мне, чтобы предложить кое-что интересное, и сразу понял, что у дураков мысли сходятся.
— Возьми ближе к берегу, — приказал я стоявшему на руле Геродору.
Уже начинало смеркаться. Шхуна поджалась к высокому берегу, и теперь не видна пастухам. Я приметил подходящую для высадки бухточку с галечным пляжем, склонами, поросшими кустами и небольшими деревцами, и разделенную почти посередине оврагом с дном без растительности, удобным для прохода. Мы встали на якорь метрах в ста от берега, спустили на воду шлюпку. Пока часть команды возилась с ней, другая — скифы, готы и я — облачилась в шлемы и кольчуги и взяла оружие.
— Ты куда? — испуганно спросила Алена.
— На охоту, — спокойно ответил я. — Давно мяса свежего не ели.
— Только не долго, хорошо? — попросила она. — А то мне страшно одной.
— Как получится, — не стал я врать.
Пора оставлять ее на берегу. И беременную Валю тоже. Бабам в море делать нечего. Тем более, что оно ревниво, не терпит конкуренток.
Когда высадились на берег, было уже темно и безветренно. Галька скрипел под ногами необычайно громко. Мы, спотыкаясь и часто помогая себе руками, поднялись по оврагу наверх. Там было тихо, спокойно. Где-то вдали замычала корова, как бы спрашивая, где все остальные. Никто ей не ответил. Вдали виднелся огонек костра, теплый, мирный, притягивающий. Шхуны была не видна, но море даже в темноте заметно отличалось от суши.
— Если что, бегите к морю и по берегу к шлюпке, — тихо приказал я. — Кто прибежит первым, сталкивает ее в воду и ждет остальных.
Никто ничего не уточнил, не спросил. Стараясь идти бесшумно, мы пошли в направлении примерно посередине между берегом и костром. Жгут его, скорее всего, авары или их пособники, назначенные пастухами. Значит, скот где-то недалеко от костра. Я часто спотыкался и шумел больше всех. Не надо было брать с собой арбалет. Но без него чувствовал себя безоружным. Махать мечом у меня пока плохо получается. Вскоре вышли на траверз костра, а стада не только не было видно, но и слышно. Я надеялся, что хотя бы часть его будет пастись до стоянки пастухов. Если оно дальше, то придется гнать мимо аваров, что чревато.
— Скилур, Палак, — шепотом позвал я, — оставьте луки и посмотрите, сколько их там и что делают.
Скифы отдали луки готам и бесшумно растворились в ночи. Они даже в полной темноте легко ориентировались на открытой местности. Мы сели на землю, ожидая их. Вышла луна, и сразу стало как-то слишком светло. Я увидел стадо — светлые и темные пятна, которые иногда перемещались неторопливо. На ночь стадо отогнали с пшеничного поля в широкую ложбину. Костер аваров горел на склоне, который спускался в эту ложбину, а мы были еще выше.
Скифов я сперва почувствовал, а потом увидел, как они материализовались из темноты метрах в трех от меня. Скилур присел и доложил шепотом:
— Их вот столько, — показал он десять пальцев, — и еще столько, — добавил два.
— Пили вино, сейчас спать ложатся, — дополнил доклад Палак. — Охрану не выставили.
Привыкли авары, что страшнее их нет никого на этой территории, расслабились, забили на службу. А на войне дисциплина — лучшее лекарство от смерти. Но только на войне.
