Я выехал вперед, развернулся к своему отряду. Все уже были готовы к бою. Доспехи на некоторых аланах слабоваты, даже кожаные попадаются. Наверное, это новенькие, из-под Пантикапея. Мои люди сильно выделялись среди них своими крепкими и дорогими доспехами. Воины стояли по отрядам. Вчера разделились на три. Гунны расположились в широкой балке на берегу ручью. Первый отряд, человек пятьдесят, которым командую я, нанесет главный удар. Гоар с отрядом человек тридцать навалится по противоположному склону балки, который более крутой и менее приспособлен для атаки. Третий отряд будет на выходе из балки встречать тех, кто попробует убежать. Я дал отмашку третьему отряду. Им скакать дольше всех. Подождал минут десять и разрешил второму отряду следовать на исходную позицию. Еще минут через десять развернул коня и неторопливо поскакал к балке.
Начинает светать. Я уже могу различить гуннский лагерь. Они живут к кибитках, расставленных «паровозиком» двумя кривыми овалами: внешний примерно из тридцати пяти кибиток, внутренний из пятнадцати-двадцати. В центре стояли две кибитки рядом. Вроде бы нехитрое укрепление, а попробуй атакуй его конным. Пока будешь протискиваться между кибитками, тебя нашпигуют стрелами под ежика. Поэтому всем отрядом скачем к одной кибитке. Успеваем достигнуть середины склона балки, когда нас замечают. Из кибиток начинают выскакивать гунны с луками. Мои воины стреляют по ним на скаку, но без впечатляющих результатов. Что-то стукает по щиту, и я поднимаю его выше, чтобы закрывал и нижнюю часть лица. Успеваю заметить, что по противоположному склону скатывается отряд Гоара. Останавливаюсь возле заранее выбранной кибитки. Она крыта войлоком, потертым и с прорехами. Часть аланов из моего отряда начинают протыкать копьями наугад войлок. Внутри визжит баба, а потом раздается детский крик и плач. Человек десять аланов спешились, разрубили мечами веревки, соединяющие кибитки, и начали вытягивать одну из заграждения. Остальные аланы прикрывают их, но не очень удачно: падает один, пронзенный стрелой, второй… Вот кибитка развернута, можно проехать. Я бросаю в просвет коня и поворачиваю направо, чтобы прикрываться щитом от лучников, стреляющих из-за второго ряда кибиток. Впереди меня гунн натягивает лук. Я успеваю закрыться шитом. Стрела пробивает его, прижимает к моему телу и больно бьет в грудь, по нижним ребрам. Мелькнула мысль, что всё котенку, больше срать не будет, но, шевельнув щитом и больше не почувствовав боли, понимаю, что на этот раз пронесло. Опускаю щит и на скаку бью копьем гунна, опять натягивающего лук, в лицо. Изуродованное татуировками. Он отшатнулся, однако я все-таки попал ему в плечо возле шеи. Копье легко входит в тело, а потом выворачивается в моей руке, потому что продолжаю двигаться вперед. Пришлось бросить копье. Какое-то время скачу без оружия в руке, сбиваю конем второго гунна, молодого, лет четырнадцати, с искривленным от обиды лицом, потому что поздно заметил меня, не успел натянуть лук. И несусь дальше. Затем вспоминаю, что у меня есть палаш, вытягиваю его — и натыкаюсь на аланов из отряда Гоара. Они стоят и ждут, когда спешившиеся оттянут кибитку из второго кольца заграждения.
Вдруг включаются звук, который пропал, едва я въехал в просвет между кибитками. Орут бабы и дети. Где-то звенит железо о железо. Надо бы помочь, но никак не пойму, где это происходит. Что-то кричат аланы, оттягивающие кибитку. Один из них хватается за горло, которое насквозь пробила стрела, и падает. Через него перескакивает всадник, который через просвет между кибитками врывается в центр гуннского лагеря. За ним следуют другие. И я скачу туда. Вижу, как алан пронзает копьем девушку с луком. Она в белой рубахе и с распущенными черными волосами. Девушка роняет лук, но еще какое-то время стоит. Рубаха в месте удара стремительно темнеет, пятно быстро расширяется вниз. Девушка как бы нехотя опускается на землю, замирает на боку. Ноги подогнуты, будто собиралась сесть на пятки, но передумала и легла. И тут раздается яростный вопль победы. Орут все аланы, оглушительно громко и долго. И я ору, но не столько от радости победы, сколько от облегчения, что всё наконец-то закончилось. Кажется, я выдержал очередное испытание.
В центре лагеря лежит полтора десятка гуннских трупов. На остальной территории лагеря — еще десятка три. Примерно треть из них, если не больше, — женские. Аланы потеряли убитыми восьмерых. Два десятка раненых, некоторые тяжело. Мои все целы и невредимы.
Я пытаюсь выдернуть стрелу. Древко темное, давно изготовлена. Оперение коричневатое, явно не гусиное. Обламываю древко на уровне доспеха, потом разберусь с застрявшим наконечником. Палак привозит мое копье. Наконечник весь в крови. Мне почему-то очень важно, чтобы все увидели это. Я забираю копье и приказываю третьему отряду скакать за табуном лошадей и стадами волов и телят, которые, как вчера сообщили наши разведчики, паслись километрах в двух отсюда под охраной всего трех гуннов. Думаю, пастухов уже и след простыл.
В лагере вдруг стало относительно тихо. Из трех или четырех мест доносился женский плач, но приглушенный — смирившийся, что ли. Утешаю себя мыслью, что гунны пришли сюда захватчиками, и теперь настало им время убираться на территорию будущей Венгрии. Впрочем, аланы тоже захватчики, и славяне, и готы, и скифы… Может быть, кроме росов (или как там они себя тогда называли?!), которые, как показывает генетика, пришли сюда раньше всех вышеперечисленных, сразу после ледникового периода.
34
В моем роде прибавилось народа. При разделе добычи я взял две кибитки с двумя парами волов и скот на продажу. По настоятельной просьбе скифов выбрал указанных ими двух коней и двух девиц-сестер. Кони шли первыми. Девицы оказались красивыми полукровками пятнадцати и тринадцати лет, голубоглазыми и темноволосыми. Старшая, более спокойная досталась Скилуру, а младшая, пошустрее, Палаку. Мать их была славянкой из племени радимичей, прожившей в рабстве у гуннов семнадцать лет. Ее тоже пришлось взять вместе с девятилетним сыном и шестилетней дочерью. Мать с младшими детьми добралась до Херсона со мной на шхуне. Скифы вместе со своими женами и лошадьми и моими кибитками и скотом и готы со своей добычей в сопровождении аланов доехали по суше. Готы взяли по коню, рабыне, паре коров и немного оружия и тряпок. Остальное было долей аланов.
Что меня поразило — это легкость, с какой пленные влились в аланский род. За три дня, пока мы медленно добирались до аланского стойбища, гуннские женщины и дети перестали горевать. В их жизни мало что изменится. Та же степь, тот же скот, такой же образ жизни. Только ночевать будут не в кибитках, а в юртах. Разве что мужья у женщин появятся другие. А у некоторых — наконец-то появятся. Дети вырастут не гуннами, завоюют в бою, если сумеют, право считаться воинами, что значит — аланами. Кстати, многие пленники от смешанных браков с аланками, тоже когда-то смирившихся со своей долей. Благодаря пленным и прибившимся аланам, род Гоара увеличился и стал сильнее почти вдвое. И примерно во столько же богаче. Мне нравится, когда мои друзья богаты: не надо выслушивать жалобы на бедность.
По прибытии в Херсон я решил не продавать весь скот. В тоже время не хотелось содержать его много во дворе. Да и летом в городе напряжно жить из-за вони. С наступлением холодов она не доставала, разве когда ветер дул на нас со стороны рыбного рынка. Я сходил в гости к Келогосту. Принес им в подарок немного перца.
