Спрятав флягу в седельную сумку, я посмотрел на сереющее небо и молвил Гоару:
— Пожалуй, пора?
Алан утвердительно кивнул головой.
И мы поехали шагом, чтобы поменьше шуметь.
Вскоре стали видны шатры утигурского стойбища. Они были похожи на стога сена, которые крестьянин расставил слишком близко. Ни людей, ни животных различить пока не удавалось. А вот нас увидели, или услышали, или почуяли. Гавкнула одна собака, затем другая, третья — и вскоре вся собачья рать залилась в тревожном лае. Я ударил коня шпорами, разгоняя его, переводя на рысь. Такой аллюр медленнее галопа, зато легче держать строй. Да и конь не выдохнется раньше времени. Груз ведь у него не легкий. За стуком копыт теперь не слышен был собачий лай. А может, у меня, как обычно в бою, отключилась большая часть звуков. Еще я слышал звяканье щита о наколенник левой ноги, да кольчужная бармица с тихим скрежетом терлась о чешую на груди, плечах и спине. Она закрывала мое лицо почти до глаз. Зато, высунув язык, мог попробовать ее холодный металлический вкус. Первое время меня прямо черт дергал лизнуть ее.
Вскоре стали различимы и люди. Они выбегали из шатров с оружием в руках. Кто-то вскочил на седло, кто-то натягивал лук. Я пригнулся к холке коня и закрылся щитом, наклонив немного назад его верхний край, чтобы стрелы рикошетили вверх. Только правым глазом выглядывал из-за него. Скакал прямо на утигура, который стоял с натянутым луком между двумя шатрами. Когда он выстрелил, я спрятал и правую часть лица за щит. По нему звонко ударила стрела, но срикошетила. Пусть стреляет в меня. На мне три доспеха: стеганный, кольчужный и чешуйчатый. Плюс шелковая рубаха и щит. А вот на Буцефале всего один. Если он упадет, то и я не выживу: свои затопчут. И я подгоняю коня, переводя в галоп. Теперь уже строй не важен. Задние ряды сейчас выдвинутся вперед и в стороны, охватят стойбище с флангов.
Утигур успел выстрелить еще два раза. Наверное, от волнения или малого опыта он пытался подстрелить именно меня. За что и поплатился. Удар моего копья пробил его насквозь и отшвырнул на шатер. Из-за большой скорости я не удержал копье. Но на этот раз не растерялся, быстро выхватил палаш и поскакал, замедляя ход, на другого утигура, который, стоя ко мне боком, выстрелил из лука в кого-то из наших. Ударил по луку, разрубив его, а затем — по смуглому скуластому лицу с раскосыми глазами. Лезвие рассекло мясо, на мгновение открыв сломанную белую кость, которая моментально покрылась кровью. Я поскакал дальше и рубанул кого-то в темном кожухе, убегающего от меня. Кажется, бабу. А не попадай под руку! Возле дальнего шатра успел красиво разрубить от плеча вниз и вправо до позвоночника еще одного утигура в кожаном доспехе, который ударил меня копьем в правый бок. Острие копья соскользнуло и ушло вверх и вправо, под мою руку, занесенную для удара. Наверное, от испуга так удачно рубанул утигура. Погнался еще за одним, который вскочил на коня и поскакал в степь, но быстро понял, что шансов у меня нет, и вернулся в стойбище.
Там уже шел сбор трофеев. Я не суетился, потому что моя десятая часть никуда не денется. Договорились, что соберем всё в одну кучу, а потом поделим. Шатры утигуров были больше и не круглой, а прямоугольной формы. Внутри, впрочем, ничем не отличались, включая смесь запахов дыма, лошади и прокисшего молока. Обратил внимание, что очень много «городских» предметов, особенно стеклянных изделий. Кочевники редко покупают стекло: быстро бьется при их образе жизни. Разве что достались при захвате Боспора.
Возле меня появился Гарри. Он уже что-то жевал. В начале боя Гарик находился в последнем ряду. Пса держал на поводу один из молодых аланов, отпустив только тогда, когда подскакали к стойбищу. Иначе бы он пытался бежать рядом с Буцефалом и имел шанс угодить под копыта других коней.
Гоар и Гунимунд тоже не суетились, сидели на конях в центре стойбища, куда сносили захваченное. Первому полагалось пять долей, второму — три, как командиру херсонцев. Трофеи раскладывали на несколько куч. В одной, самой маленькой, лежали золотые и серебряные предметы; в другой — бронзовые, латунные, медные; в третьей — оружие; в четвертой — доспехи; в пятой, самой большой, — разные тряпки; в шестой — съестные припасы. Женщин и детей согнали в кучу за территорией стойбища, держали там под охраной десятка всадников. Мужчин в плен не брали, чтобы не помешали нашим дальнейшим планам. Утигурки, в отличие от гуннок, громко голосили.
— За лошадьми и овцами послал людей? — спросил я Гоара.
— Да, — ответил он не очень радостно.
— Много погибших? — поинтересовался я.
— Девять и еще раненые, — ответил алан. Считать он мог только до десяти, значит, раненых больше.
— Сыновья целы? — спросил я.
— Да, — ответил Гоар и гордо добавил: — Старший убил одного врага.
— Скоро станет настоящим рубакой! — похвалил я, зная, что у аланов признание их доблести — слабое место, ведутся на самый грубый комплимент.
— Он — алан! — важно произнес Гоар, позабыв о потерях.
— А у тебя сколько? — спросил я Гунимунда.
— Четыре и два тяжелораненых, а нескольких, — небрежно махнул он рукой, — зацепило легко.
Положили мы сотни полторы утигуров. Видимо, аланы настолько привыкли побеждать со мной почти без крови, что счет один к десяти считают не очень хорошим.
47
Я лежал на попоне на опушке рощи, смотрел, как какой-то крылатый хищник, то ли ястреб, то ли орел, кружил в небе, высматривая добычу. Плавность его полета завораживала. Рядом дремал пес. Изредка он дергал лапами, будто бежал, или жалобно, совсем по-щенячьи, скулил. От него сильно воняло псиной. Вокруг нас отдыхала половина херсонцев и треть отряда аланов. Остальные бойцы были или в дозорах, или в балке, охраняя трофеи и пленных. Отара овец, голов около тысячи, паслась между рощей и балкой. Предстояла вторая часть операции, более сложная. Наверняка утигуры пошлют погоню. Было бы неплохо встретить ее здесь. Мы вместе с овцами и были живцом, который должен заманить утигуров в ловушку. По моим подсчетам пора им уже появиться. Всё-таки налегке скачут.
Ну, вот, про волка промолвка, а волк и в хату. Ко мне скакал алан из дозора.
Не дожидаясь его доклада, я встал и скомандовал:
— По коням!
— Едут! — выдохнул подскакавший дозорный.
На его лице играла чумовая ухмылка, будто накурился конопли. Все кочевники балуются ею. Сядут в юрте, насыплют конопли на горячие камни, надышатся — и устраивают местный вариант передачи «Вокруг смеха». Однако в походе такого себе не позволяют. Да и кончились, скорее всего, прошлогодние запасы, а новый урожай не скоро будет.
Поскольку на вопрос «сколько их?» обязательно получу максимально точный ответ «много», громко спрашиваю по-другому:
— Их больше нас?
— Больше, — отвечает авар и смотрит на меня так, будто ждет остроумную шутку.
— Тем больше добычи нам привезут, — отвечаю громко, чтобы подбодрить бойцов.
