Чтобы остальные не последовали примеру утигуров, Бохан приказал готовиться к штурму. По крайней мере, так я понял послышавшийся из их лагеря стук топоров. Я отправил в Херсон голубя с сообщением, что завтра будет штурм. Думаю, там и сами не глухие и умеют делать выводы. Голубей для связи мы использовали только в экстренных случаях. Причем связь эта односторонняя. Возвращаться в бывшую таврскую деревню голуби не были приучены. Да и текст сообщений короче некуда. Поэтому ночью я отправил в город связного, с которым передал дуксу стратилату Евпатерию свои задумки на завтрашний день.
Штурм начался рано утром. На этот раз «черепах» с таранами было три и на приступ шли все, в том числе и рядовые тюрки. Только гвардия осталась сидеть на конях на улице, ведущей к главным городским воротам, ожидая, когда их откроют. Они неотрывно смотрели на полчища пеших солдат с лестницами, которые побежали к стенам.
Так же неотрывно наблюдала за штурмом и стража, оставленная охранять лагерь Бохана. Их было около полусотни. Часть их сняли стрелами, остальных покололи копьями и порубили мечами. Кочевники плохо бьются пешими. Когда мы побежали на них, только человек десять остались сражаться, остальные сразу понеслись вниз по склону. Я не успел никого убить, всё сделали более молодые и быстрые мои бойцы. И сразу разбежались по шатрам за добычей. Пришлось мне одному рубить длинный шест, на котором развевалось черное знамя с вышитой золотом волчьей мордой. Я сорвал знамя, свернул его, зажал под мышкой. Горящей веткой из костра поджег шатер Бохана. Был он из войлока и обшит снаружи черной тканью, которая быстро занялась. Пламя весело побежало к острой верхушке шатра. Я поджег еще два шатра, отступая к лесу, который рос выше по склону.
— Ухолим! — крикнул я.
За мной последовало всего несколько человек. Остальные шуровали в шатрах. Наверное, нашли там много красивых тряпок и побрякушек, из-за которых стоит расстаться с жизнью. Таких солдат стоило бы оставить тюркам на расправу, но ведь выдадут, где находится база, и что нас мало.
— Кричите все «Тюрки скачут!», — приказал я последовавшим за мной.
Только их громкие крики привели моих бойцов в чувство. Они стали выскакивать из шатров с полными охапками всякого барахла. Вскоре нагнали меня и даже перегнали. Потому что к тюркам или добежала удравшая охрана, или сами увидели отсутствие знамени и горящие шатры, и гвардия поскакала за нами. Но по горам, заросшим лесом, много не поскачешь. Один залп из-за деревьев из арбалетов и луков, сбивший с коней два десятка тюрок, сразу отшиб у них охоту преследовать нас.
Штурмующие город увидели, что их командиры, как они подумали, сматываются, и тоже побежали подальше от городских стен, побросав лестницы и «черепах». Лестницы сразу затянули в город, а «черепах» облили нефтью и подожгли спущенные на веревках херсонцы. Действовали они спокойно, без суеты, уверенные, что никто им не помешает. Никто и не помешал. Сброд огромной толпой убегал в ту сторону, откуда пришел к нам, а тюрки пытались остановить их криками и оружием. Всё-таки остановили, но еще раз на штурм никто не пошел в этот день.
Вечером тюрки прислали трех парламентеров с требованием выкупа в пять талантов. Они старались держаться уверенно, высокомерно. Это трудно получалось рядом со сгоревшими «черепахами».
— Если заплатите нам пять талантов золота за ущерб, нанесенный городу осадой, мы позволим вам уйти отсюда живыми, — выдвинул им встречное условие дукс стратилат Евпатерий, развернулся и ушел. Иногда в нем проявлялся истинный ромей.
Ночью мы вырезали три сотни союзников тюрок. Больше не успели, потому что кто-то или не спал, или проснулся вовремя и поднял крик. Мы отошли без потерь, и следующие два дня не беспокоили осаждавших. Только наблюдали, как в тюркском лагере с каждым днем остается всё меньше людей. Разбегался сброд. Шансы на добычу снизились до нуля, с едой начались перебои, а умирать голодным и без наживы не хотелось.
Через шесть дней ушли и тюрки. Они быстро собрали свои манатки и ускакали, оставив остатки сброда на расправу. Те, правда, побежали почти также быстро. Мы успели поймать всего несколько человек. Пленные рассказали, что тюркам пришло сообщение о смерти их верховного кагана Тобохана, которого византийцы называли Арслан, и они поскакали бороться за власть над своим народом. Я решил, что тюрки придумали красивое оправдание своему поражению.
54
Оказалось, что тюрки ничего не придумывали. У них, действительно, умер верховный каган и началась междоусобица. Дукс стратилат Евпатерий получил известие об этом из Константинополя в конце лета. К тому времени я уже успел насладиться лаврами освободителя города от осады. Мне даже предложили высокий пост — что-то типа заместителя Евпатерия по гражданским делам, но я отказался, сославшись на любовь к морю. Которую и ублажал до конца навигации, перевозя грузы на линии Херсон — Тендра — Константинополь — Родос — Александрия. Только теперь зерно выгружал в Херсоне. Оно взлетело в цене, потому что тюрки уничтожили урожай на полях и огородах. Попал и я со своими четырьмя земельными участками. Город, конечно, не умер с голода. Рыба ловилась хорошо. Да и лошадей мы захватили у тюрок около тысячи голов. Конина — не самое вкусное мясо, зато калорийное. Гоар по моему совету пригнал поздней осенью в город на продажу почти всех своих овец, пару тысяч, и сотни три коров и быков. Продал скот очень выгодно и купил хорошее оружие и броню для своих бойцов и подарки женам и детям.
Жил он у меня на вилле. Город ему не нравился настолько, что даже въезжать в него не хотел.
Однажды вечером, когда мы вдвоем после ужина сидели у горящего очага и потягивали из серебряных кубков родоское вино, Гоар спросил:
— Ты христианин?
— Я был крещен, но в церковь наведываюсь очень редко, — уклончиво ответил я.
— Мои люди говорят, что твой бог сильнее нашего, — сказал он.
— Бог может быть один, только у разных народов он называется по-разному, и обряды отличаются. Религия нужна для опознавания «свой-чужой». Если ты называешь бога и поклоняешься ему так же, как я, значит, мы свои, — объяснил я.
— А если мы свои, значит, и поклоняться должны одному богу? — сделал вывод Гоар.
— Мы с тобой свои не зависимо от кого, какому богу поклоняемся, — успокоил его.
Я помнил, что аланы — немногие из кавказцев, которые приняли христианство, поэтому и дал совет:
— В этом жестоком мире трудно выжить без сильных друзей. Византия очень сильное государство. И долго еще будет таким. В отличие от многих других империй, она принимает в себя людей любой национальности, дает им возможность подняться до самого верха, до императорского трона. При одном условии: он должен быть христианином. Если твой народ примет крещение, вы станете друзьями Византии. Не уверен, что она всегда придет вам на помощь, но нападать на вас она точно не будет. И если вдруг — не дай бог, конечно! — в степь придет очередная орда — а она придет и не одна! — и вытеснит вас с ваших пастбищ, вы всегда сможете пойти на службу в армию.
