32
Дует привычный западный ветер, довольно свежий. Мы идем курсом галфвинд по проливу Святого Георгия со скоростью семь-восемь узлов. Я не могу точно измерить скорость, прикидываю на глазок, но думаю, что не сильно ошибаюсь. Все-таки тридцать с лишним лет практики. Чем хороши для парусников северные моря — в них почти не бывает штилей.
Море кажется серым и безжизненным из-за низкой облачности. Недавно закончился дождь. Скоро пойдем следующий. В этом тоже есть плюс — постоянно пополняем запас воды, поэтому расходуем ее столько, сколько хотим. Мой экипаж, разбитый на две вахты под командованием старшин, втягивается в работу с парусами. Они уже думают, что знают не хуже меня, где и как крепить паруса при смене галса. В «вороньем гнезде» на верхушке грот-мачты сидит сейчас юнга Нудд. Все ждут, когда он закричит: «Вижу корабль!». Он уже один раз кричал, заметив рыбацкий баркас, который успел удрать от нас на мелководье у ирландского берега. Могли бы и там достать, но с рыбаков добычи слишком мало. Получилось, что потренировались, поучил экипаж играть в догонялки. Пиратство — довольно скучное занятие. Долго ищешь цель, затем несколько часов или даже дней гонишься за ней, и только потом начинается кое-что интересное. Если, конечно, догонишь.
С бака иногда доносится запах дыма и вареной рыбы. Ночью мы лежали в дрейфе и ставили сети. Теперь варим улов — селедок и треску. Мои матросы не бывали на других судах, не знают, что там горячее экипаж видит только на берегу. Им пока все нравится. Я их понимаю. Большинство никогда не было дальше Беркенхеда, а теперь видят новые земли, пусть издалека, но когда-нибудь сойдут и на берег.
Рис несет мне обед на деревянном подносе — вареную рыбу, хлеб, луковицу и большую бронзовую чашку вина. Остальные получат тоже, разве что вино будет разведено водой напополам. Лук и вино — лучшее средство от цинги, но и спаивать ребят не хочу. Едят они вместе. Моя любовь к одиночеству кажется им отличительной чертой лорда. Рис пообедает с ними и полезет в «гнездо», чтобы сменить брата. Сменившаяся вахта сразу залезет в кубрик или трюм, где суше и теплей, чем на палубе. Первый день они торчали на палубе с утра до ночи. Теперь чистый горизонт им неинтересен.
Я спускаюсь в каюту, где на столе мой обед. Каюта у меня размером три на два метра. Двухъярусная кровать с высокими бортами, чтобы не вывалился при качке. Верхняя кровать в два раза уже. Ей никто не пользуется, потому что живу один. Через переборку еще одна каюта, полтора на два метра, с широкой двухъярусной кроватью, в которой живут старшины и юнги. Первые спят на нижнем ярусе, вторые — на верхнем. Поскольку на вахте стоят по очереди, спать по двое им приходится только в порту. Остальные расположились в носовом кубрике или трюме, который сейчас пустует, если не считать бочек с водой и провизией.
Между дверьми в каюты находится место рулевого, перед которым стоит нактоуз — надежно закрепленный, деревянный брус, на котором магнитный компас установлен так, что остается в горизонтальном положении при качке, как бортовой, так и килевой. Разве что наклонимся более, чем на двадцать градусов. Возле компаса, за стеклянным, защищающим от ветра экраном можно закрепить масляный светильник или свечу, чтобы идти ночью. Рулевой поворачивает румпель, изменяя курс немного влево, и я слышу как над моей головой, в промежутке между подволоком каюты и ахтеркастлем, дерево трется о дерево. Сперва на руле стояли только старшины, но вскоре научились и остальные матросы. Так что теперь Умфра и Джон — вахтенные офицеры, контролируют выполнение моих приказов.
После обеда я ложусь на кровать и думаю, не изменить ли курс? Мы уже четвертый день бороздим пролив, но пока безрезультатно. Можно выйти в Ла-Манш и поискать добычу там. С другой стороны, не хотелось бы надолго отрываться от базы, потому что не знаю, какие планы у Ранульфа же Жернона на это лето и когда я ему потребуюсь. Есть, конечно, Гилберт, который меня подменит, но не хотелось бы так начинать службу.
— Вижу корабль! — доносится с мачты взволнованный, срывающийся голос Риса.
Я выхожу на палубу и кричу юнге:
— Большой?
Он не знает, что ответить. Потом показывает большим и указательным пальцем что-то величиной со спичечный коробок. Я нашел у кого спрашивать…
— Где он? — задаю второй вопрос.
— Там, — показывает Рис на юго-восток, в сторону Бристольского залива.
Это может быть одно из судов, обслуживающих графа Глостерского, с которым мне пока нет смысла ссориться. Ладно, не захватим, так хоть согреемся.
— Лево на борт, ложимся на курс зюйд-ост! — приказываю я, подхожу к нактоузу и показываю рулевому стрелочку, над острием которой написано «SO».
Шхуна сразу увеличивает скорость на узел или даже полтора. Примерно через час я с полубака могу разглядеть судно. Оно идет на веслах и под прямым парусом на запад. Длиной метров пятнадцать или немного больше. Это типичное для этих мест судно с прямым парусом на невысокой мачте и веслами, в данном случае по восемь с каждого борта. Наверное, у них есть какое-то название, но я его не знал. Скорее всего, это модернизированный норманнский драккар. Так и буду их называть. Я видел такие в Бристоле. Они привозили туда на продажу бычков, свиней и баранов. Армии нужно много мяса. Вроде бы и сейчас граф Глостерский воюет с королем Стефаном. Мы должны были заметить это судно раньше. Видимо, у Нудда замылился глаз к концу вахты. Когда долго смотришь на одно и тоже, перестаешь видеть.
Догоняем драккар часа через два. Когда дистанция сокращается метров до ста пятидесяти, становятся видны некоторые гребцы, особенно, если волна поднимает нас, а они в ложбине. Гребцы сидят лицом к нам, но делают вид, что не замечают. Я стреляю из арбалета. Болт попадает в плечо гребцу, сидящему по левому борту, который сразу роняет весло. Об это весло цепляются соседние, гребцы левого борта сбиваются с ритма. Их судно рыскает влево. Соседи вытаскивают весло из воды и снова начинают грести. Никто не хочет умирать.
— Стреляйте, — приказываю я трем лучникам, которые стоят позади меня, и отшагиваю в сторону, чтобы не мешать им.
Теперь уже три гребца по левому борту роняют весла и падают мертвые. Ирландское судно разворачивается левым бортом к нам. Команда попряталась за фальшборт, больше не гребет.
Я командую спустить грот и фок, а потом и остальные паруса. Мы, сбавляя ход, медленно подходим правым бортом к левому ирландского судна. Моя команда заняла места согласно боевого расписания. Все в доспехах и держат луки, приготовленные к стрельбе. У Джон и Умфры в руках по «кошке» — небольшому якорю-тройнику, привязанному к длинному линю. Когда мы начинаем проходить вдоль борта ирландского судна, старшины бросают «кошки», которые цепляются за фальшборт драккара. Кто-то из ирландцев пытается отцепить «кошку», дергает ее рукой.
— Если не будете сопротивляться, останетесь живы! — кричу я на валлийском, а потом повторяю на норманнском и латыни.
Кажется, мне поверили, по крайней мере, рука исчезла. А что им остается делать?!
