Шхуну я поставил на якорь на рейде, а к причалу ошвартовал неф. Здесь налоговая система была построже, чем по ту сторону Ла-Манша. Брали портовый сбор и пять процентов с торговых операций. Покупать я ничего не собирался, только продавать. Весь груз, включая припасы ушли быстро, потому что цена была низкая. На неф тоже нашелся покупатель. Им оказался иудей с такими же вывороченными губами и толстым носом, однако вместо шлема носил желтую шапочку. Видимо, иудеи уже в то время монополизировали международную торговлю. По моим прикидкам неф стоил не меньше ста фунтов. Я запросил пятьдесят.
— Пятьдесят за такое дырявое корыто?! — искренне возмутился иудей. — Откуда ты взял такую цену, рыцарь?! Понимаю, ты не купец, не знаешь и не должен знать истинную цену товару. Я тебе подскажу. Эта развалюха стоит не больше двадцати фунтов. Я тебе дам двадцать пять. Договорились?
— Может быть, я хуже тебя разбираюсь в ценах, но моя шхуна обошлась мне фунтов в шестьдесят, а она вполовину меньше, — соврал я, потому что иудей вряд ли определит ее грузоподъемность на глаз. — Поэтому ты заплатишь мне за неф шестьдесят фунтов.
— Ты говорил пятьдесят! — возмутился купец.
— Пока ты не сказал двадцать пять. Не люблю, когда меня держат за дурака, — произнес я.
— За такую цену ты не продашь его, — возразил иудей.
— Не продам здесь, пойду в Кан, Руан, Амьен. Брест — не единственный порт на земле, а ты не единственный купец, — сообщил я.
— Вот и иди туда! — злорадно пожелал мне иудей и ушел сам.
В то время я продал лишь слоновую кость другому его единоверцу. Это оказался умнее или опытнее, попробовал немного сбить цены, но, когда я сказал, что и так отдаю за полцены, прекратил торговаться, забрал товар. Дерево, красное и черное, купил богатый бретонский краснодеревщик, а продукты — лавочник, снабжающий суда. Часть оплаты по договоренности он произвел фруктами и овощами, причем сделал скидку.
Иудей вернулся, когда заканчивали выгружать бочки с припасами.
— Ну, что, так и не продал? — ехидно спросил он.
А ведь считает себя умным! И я применил прием, придуманный его предками или потомками:
— Шестьдесят пять.
— Что — шестьдесят пять? — не понял он.
— Новая цена на неф, — ответил я.
— Да ты с ума сошел! — завопил купец. — Я не дам за него и тридцать! — и тут же дал: — Самое большее — тридцать пять!
— Утром с отливом я ухожу, — сообщил я. — Если придешь в третий раз, будет стоить семьдесят.
— Ты рыцарь? — спросил он, разглядывая меня внимательнее.
— Я образованный рыцарь. Учился в Византии, — ответил я.
— Надо было сразу сказать, — уже без воплей молвил иудей.
— Надо было сразу спросить, — посоветовал я.
— Хорошо, получишь ты свои шестьдесят фунтов, — снизошел он.
— Шестьдесят два с половиной, — снизошел и я.
— Что творится с этим миром?! — воскликнул купец. — Рыцари торгуются лучше купцов!
— А дальше будет еще хуже, — предупредил я.
— Да, с каждым годом становится всё хуже и хуже, — пожаловался он.
Наверное, ему надо было привыкнуть к мысли, что придется заплатить мою цену. Я не торопил. Мне не хотелось плыть в Кан или Руан, даже если заработаю там лишние фунтов десять.
— Сейчас принесу твои шестьдесят фунтов, — сказал иудей.
— Шестьдесят два с половиной, — поправил я и предупредил: — Еще раз скажешь шестьдесят, станет семьдесят.
— Нет-нет-нет! — замахал он руками. — Просто застряло на языке, никак не избавлюсь.
Он пришел со своим безменом, который должен был сэкономить ему фунтов пять. Побухтел немного, но согласился с показаниями моего. Более двадцати килограмм серебра перекочевали в мой сундук, в котором уже лежали деньги, вырученные за товары, и вместе с ним на мой ял.
— Оставляю тебе бесплатно восемь опытных матросов, — сказал я напоследок.
— Каких матросов? — спросил купец.
— Вот этих, — показал я на восьмерых, захваченных нами в плен. — Они работали на предыдущего хозяина судна, твоего единоверца.
Как только добрались на яле до шхуны, я, не дожидаясь конца прилива, приказал сниматься с якоря. На баке сооружен примитивный шпиль с вымбовками, но слабенький, приходится помогать ему руками. Ребята работали дружно. Они спешили домой, чтобы поскорее получить свою долю из сундука, который с трудом подняли с яла на шхуну и отнесли в мою каюту два человека.
37
Графа Глостерского не было в Бристоле. Он разорял владения своих противников. Те в свою очередь разоряли владения его сторонников. Сражений не было, только иногда, как понимаю, из-за географического дебилизма, случались стычки между небольшими отрядами. О каждой такой стычке чуть ли не эпосы слагали. У многих рыцарей, благодаря грабежам, появились деньги и желание украсить свою жизнь. Поэтому почти половину товаров я продал в Бристоле по хорошей цене. Ушли все мечи, топоры, шлемы. Как обычно, хорошо брали перец и другие специи. Церковники покупали благовония. Один аббат попытался раскрутить меня:
— Сын мой, надо пожертвовать на церковь.
— Судя по твоему сытому лицу, отец мой, она и без моих пожертвований живет неплохо, — сказал я.
Слушавшие наш разговор миряне заулыбались. Аббат решил не вступать в спор с таким отпетым богохульником, ушел, ничего не купив. Через некоторое время появился монах с не менее толстой рожей, о которую котят можно бить, и купил то, что собирался взять на халяву аббат.
Про котят я не зря вспомнил. Ни в моей деревне, ни в Беркенхеде я не видел кошек. В Честере попадались изредка. Видимо, у валлийцев не сложились отношения с этим домашним животным. Зато в Бристоле кошек было валом. Я поймал двух котят от разных родителей, самца и самку, решил поселить их у себя в доме. Слишком много мышей в нем развелось. Наверное, перестроенный дом им понравился больше, чем старый, одноэтажный.
С Умфрой и шестью матросами я пошел в субботу на лошадиный рынок, который проводился ежегодно в конце лета на лугу возле города. Хотел купить несколько крупных кобыл на племя. Византийское прошлое не давало покоя. Лошадей на рынке продавали много. Я был уверен, что по случаю войны их станет здесь меньше, но, видимо, как раз война и притягивала сюда продавцов. Коней привезли из Ирландии, Бретани, Пуату, Фландрии, Фризии. Из последней местности лошади были самые крупные. Я купил фризского темно-гнедых жеребца и трех кобыл. Лошадей гнедой масти продавали здесь дешевле других. Не модная масть. У фризцев и вообще ценились только вороные, а гнедые считались браком. Я предпочитал верить мнению скифов, что самые лучшие лошади — гнедые. Мне нужны не понты, а конь, который сможет долго нести меня в полном доспехе и с оружием. Еще купил жеребца-иноходца, серебристо-гнедого — корпус гнедой, грива светло-коричневая, хвост почти белый, а ноги черные. Иноходь — лошадь одновременно поднимает обе ноги какой-либо стороны — удобнее для верховой езды. Этот конь будет парадно-выездным. Больше никто мне не приглянулся.
