Значит, векселя уже ходят. Запомню, может, пригодится.
— Завтра утром заплачу за него, — сказал он. — Не обижайся барон, но сделаю это только на причале, где будет городская стража.
— Не возражаю, только не вздумай учинить какую-нибудь пакость. Ты умрешь первым, — предупредил его.
— Я — деловой человек, мое слово дорого стоит! — с заискивающей улыбкой перефразировал он меня.
На следующий день на причале я принял от него по весу двести фунтов серебра. Оно было в четырех кожаных мешках, по пятьдесят фунтов в каждом. Привезли его в возке, запряженном понурым мулом с длинными ушами. Он постоянно прял ими, отгоняя мух, которые тучами вились над ним. Охраняли возок десять городских стражников, вооруженных короткими копьями и мечами. Все в возрасте за сорок, медлительные и расслабленные. Не знаю, от кого они смогут защитить. Со мной на яле приплыли шесть лучников, которые за пару минут расправятся с ними. Передав серебро на ял, я подтолкнул купца к иудею и пошутил:
— Теперь твой черед стричь его!
Иудей не смог скрыть радостную улыбку.
Прибыв на борт шхуны, я сразу приказал сниматься с якоря. Выйдя из бухты, повел шхуну на юго-запад. Пойдем посмотрим, что там творится в двенадцатом веке на Пиренейском полуострове.
49
Эта бухта находилась южнее Лиссабона. В нее впадала небольшая речушка, достаточно глубокая, чтобы во время отлива шхуна не садилась на мель. Берега ее заросли лесом, деревьев в котором вроде бы было меньше, чем в британских или ирландских, но пробираться было труднее из-за обилия кустарников, большая часть из которых была с колючками. Поэтому ранним утром, пока было не очень жарко, оставив на шхуне охрану, мы прошли на яле несколько километров вверх по реке до того места, где она разливалась, становясь шире, но мельче. Здесь ее можно было перейти в брод. С обеих сторон к броду подходила дорога. Почва здесь каменистая, трудно определить, часто пользуются дорогой или нет. Понаблюдаем — узнаем. Мы замаскировали ял метрах в ста ниже по течению и заняли позицию по обе стороны от дороги.
Солнце начало припекать. Середина лета — не самое приятное время года на Пиренейском полуострове, если ты не лежишь на пляже или у бассейна. Мои матросы, не привыкшие к такой жаре, совсем расклеились. Они разделись до рубах, но все равно мокрые от пота. Кожа почти у всех белая, из тех, что не темнеет при загорании, а краснеет, обгорает.
Прошло больше часа, когда с юга послышался цокот копыт. Скакал отряд в два десятка всадников. Трое в белых чалмах, стеганных, зеленых халатах и с круглыми, средних размеров щитами и длинными копьями ехали метрах в пятидесяти впереди. Лица смуглые, с черными усами и у одного еще и короткая бородка. У христиан усы без бороды считаются вызовом общественному мнению или моде. За этими тремя ехали по двое в ряд шесть всадников в белых чалмах, намотанных на железные остроконечный шлемы, и бурнусах, под которыми скрываются, как догадываюсь, кольчуги. У них были луки длиной чуть более метра и маленькие щиты, которые висели на спинах. Потом ехал на красивом белом иноходце их командир, тоже весь в белом, но без копья или лука, только с круглым щитом среднего размера, покрашенного в зеленый цвет и с белой арабской вязью по кругу. По-арабски читать не умею, но готов поклясться головой Пророка, что написано что-нибудь из Корана. За командиром по двое в ряд следовали конные копейщики, похожие на тех, что ехали впереди.
Я, как обычно, выстрелил в командира. Был от него слева, поэтому болт попал в грудь над щитом. Мавр сперва отшатнулся назад, затем попробовал податься вперед, но вместо этого завалился вправо, упал с коня. Его отряд тоже продержался недолго. Первыми убили лучников, затем перещелкали копейщиков. Только один из ехавших позади командира успел развернуться и проскакать метров тридцать, пока его не догнали две стрелы. У мавров седла низкие, в них в бессознательном состоянии не удержишься.
На командире под чалмой был стальной шлем с золотыми узором в виде замысловатых линий. Волосы темно-русые. Лицо показалось мне славянским с примесью тюркских кровей. Такие часто попадаются среди болгар. На руках пять золотых перстней, два с бриллиантами, а остальные с рубинами. Под бурнусом, как я и предполагал, была кольчуга с рукавами до середины предплечий, изготовленная из очень маленьких и плоских колец. Весила она от силы килограмма четыре, а по прочности не уступала английским, а может, и превосходила, потому что болт, выйдя из спины, не пробил ее с другой стороны. На широком кожаном ремне с приклепанными овальными золотыми бляшками, на которых было что-то написано красивой, витиеватой, арабской вязью, на каждой другой текст, висел, как я подумал, меч. На самом деле в ножнах из черного дерева и с золотыми вставками хранилась сабля с лезвием из дамасской стали, имеющим дол и елмань, позолоченной гардой, рукояткой, обмотанной тонкой золотой проволокой, и вставленным в круглый набалдашник алмазом. После палаша сабля показалась мне необычайно легкой. Воздух рассекала со свистом. О такой сабле я мечтал еще в шестом веке. Под кольчугой была шелковая рубаха, а на ногах — широкие шаровары или что-то похожее на них. Обут в сапоги с закругленными носками, стачанными из тонкой кожи. В седельной сумке командир вез кожаный кошель, полный золотых арабских монет и серебряных, в основном христианских, четки из черных камней, наверное, агатов, и плоскую серебряную флягу емкостью примерно в пол-литра и заполненную крепким вино. Был бы я верующим, сказал бы, что мавр пострадал за несоблюдение законов шариата. Однако живут они богато. Не многие английские бароны возят при себе на мелкие расходы столько денег. Я уже не говорю о сабле, ремне, перстнях…
Пока отряд собирал трофеи, я приказал четырем матросам облачиться в бурнусы и чалмы, сесть на коней и проехаться по дороге, одной паре на север, а другой на юг, и посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного. Трупы отправили вниз по реке. Оставшиеся охранять шхуну поймут, что у нас все в порядке и что им светит доля в добыче. Лошадей завели в лес. Пусть отдохнут в тени деревьев, пощиплют травку. Правда, травы здесь маловато, в основном кусты растут.
Первыми вернулись разведчики, посланные на юг. Они сообщили, что милях в трех от реки находится замок, а дальше — большая деревня. Посланные на север доложили по возвращению, что милях в четырех тоже деревня, но небольшая. Я поехал со всеми четырьмя на юг, чтобы посмотреть на замок.
Он стоял на плоском холме. Шестиугольный — в виде конверта, у которого обрезали острый угол и расположили в этой самой короткой стороне ворота в прямоугольной надворотной башней. Ворота были закрыты, а мост поднят. Замок окружал ров, скорее всего, сухой, и серо-желтые каменные стены высотой метров шесть с круглыми башнями по четырем углам, которые были выше метра на три. В центре замка — каменное здание одной высоты с башнями. На донжон не похоже. Окна верхнего этажа большие и закрытые вроде бы деревянными ставнями. Деревня располагалась примерно в километре от замка. Обнесена стеной метра три высотой, сложенной из такого же серо-желтого камня. Из-за стен выглядывали дома с плоскими крышами. Между ней и замком находились светло-желтые, скошенные поля. Что там за деревней — не было видно. И замок, и деревня казалась вымершими, хотя до начала сиесты еще пара часов.
