Армия начала осадные работы: вырыли ров и насыпали вал там, где город не защищала река, чтобы осажденные не могли напасть внезапно, и такой же вал для защиты от нападения с тыла. Две команды землекопов под руководством «инженеров» делали подкопы. Как я понял, пока неудачно, потому что мешали грунтовые воды. Работы продолжались с утра до вечера и велись в спокойном, размеренном темпе, словно занимались не осадой, а прокладкой дорог и канализации. Горожане тоже не проявляли особой воинственности. Видимо, обе стороны понимали, что рано или поздно город падет. Может быть, горожане надеялись, что холодная зима заставит нас снять осаду. Но зима, назло им, была теплая.
Больше всего воинственности проявил Галеран де Бомон, граф де Мёлан. Большая часть его владений находилась в Нормандии и Иль-де-Франсе. Как только старший из братьев де Бомонов узнал, что его владение захватил Жоффруа Анжуйский, сразу перешел на сторону императрицы Мод. Галеран де Бомон принёс ей присягу верности и вернулся в Нормандию, где получил обратно свои земли, а также Эльбёф, бывшее владение его матери. Чтобы укрепить свои позиции в Нормандии, он женился на Агнессе де Монфор, дочери Амори де Монфора, графа д’Эврё. В самом начале осады Галеран де Бомон захватил и сжёг руанский пригород Эмандревиль и церковь Святого Севе́ра, в которой погибло множество людей. Они были уверены, что их противники – христиане, не тронут церковь. Ха-ха! Когда запертые в горящей церкви люди начали кричать, призывая во имя бога спасти их, Галеран де Бомон произнес насмешливо:
– Неужели они думают, что бога интересуют такие ничтожные людишки?!
Когда мой контракт закончился, граф Жоффруа попросил остаться до захвата Руана, и я согласился. Мы вроде бы выполняли очень важную работу, но при этом ничего не делали, ничем не рисковали. За это нам обещали заплатить столько же, сколько и тем, кто воевал. Плюс немалая надбавка за шхуну. Только вот в последнее время возникли проблемы с оплатой. Подозреваю, что графу Анжуйскому надо как можно скорее захватить столицу и особенно казну герцогства, чтобы расплатиться со своей армией и с нами в том числе. Это одна из причин, почему я решил остаться. Уходить, не получив деньги, глупо, а ссориться с графом Анжуйским – еще глупее. Он ведь без пяти минут герцог Нормандский.
Прошло Рождество и Новый год. Второй праздник здесь пока не отмечают. Точнее, год у них начинается после Пасхи. Только я в гордом одиночестве в полночь по русской привычке выпил и закусил при свете свечи. Загадывать ничего не стал, потому что не мог определить, чего я хочу в эту эпоху. Вроде бы у меня есть всё, чтобы достойно встретить старость. Точно знаю, чего я пока не хочу – возвращаться в двадцать первый век. Отвык я от чиновничьего беспредела, суеты технического прогресса и химизации природы и общества. В Европе двенадцатого века я дышу чистым воздухом, ем натуральные продукты, и не надо никаких паспортов, виз, лицензий, справок. Да, войны здесь случаются чаще, но они не такие беспощадные и бессмысленные, как войны «цивилизованных людей». Нации пока не сформировались, и всем до задницы, кто я по национальности. Важно, что ты за человек: подонок или не очень, боец или нет, лидер или исполнитель. По заслугам и награда. Есть, конечно, элемент случайности, но не так высок, как будет через несколько веков, когда ты мог ничего не добиться в жизни только потому, что родился не в той стране. Я помню, как моя мечта стать капитаном дальнего плавания разбивалась о нежелание кагэбэшников выпускать меня заграницу. Боялись, что не вернусь в родную навозную кучу. А ведь не вернулся бы…
Потом мне стало скучно осаждать Руан. Где-то годам к сорока в моей будущей жизни я пришел к выводу, что в основе русского менталитета лежит фраза одного из героев Пушкина: «Мне скучно, бес». Видимо, классик основывался на традиционной русской отговорке «бес попутал». Хотя я уверен, что страдающей стороной был всё-таки бес. В общем, решил я ускорить взятие столицы Нормандии. Заметил, что во время прилива, когда река затапливала берег до самых стен, стража с приречных куртин уходила отдыхать. Этим я и решил воспользоваться. Днем высадился на берег, чтобы обговорить детали с графом Жоффруа.
– А как ты на стены заберешься? – недоверчиво спросил граф Анжуйский.
– С божьей помощью, – ответил ему. – Главное, чтобы на рассвете подмога пришла.
– Это я тебе гарантирую, – пообещал граф. – Выделю самых лучших своих бойцов.
При этом он смотрел на меня так, будто ждал, что я заявлю, что пошутил. Я не заявил. Взамен спросил, зная на горьком опыте, что по таким вопросам надо договариваться заранее:
– Какая награда ждет меня в случае успеха?
Только после этого вопроса он поверил, что я не шучу.
– Сеньорию из десяти «кольчужных» ленов с замком и сто фунтов серебра, – быстро ответил Жоффруа, граф Анжуйский.
Я ожидал получить вдвое меньше. То ли недооцениваю себя, то ли Руан нужен графу позарез.
– Где-нибудь рядом с морем, чтобы я мог на шхуне приплывать.
– Неподалеку отсюда, чуть ниже по реке, тебя устроит? – спросил он.
– Вполне, – согласился я.
Ночью, в конце прилива, мы на яле и двух баркасах подошли к стене. Дул сырой и холодный ветер. Руки у меня были в кожаных перчатках, но все равно быстро замерзали. Не понимаю, как мои матросы не мерзли? Перчатки они не признавали. Пока часть команды удерживала шестами на месте ял и баркасы, остальные, закинув на стену «кошки», начали подниматься наверх. Я, Умфра, Джон, Нудд и Рис были в бригантинах, наручах и поножах, в которых по канату не полазаешь, поэтому нас подняли, обвязав веревками. Я пару раз стукнулся о стену с таким звоном, что должен был разбудить все население города Руан. Однако этого не случилось. Даже караул не услышал.
Наверх поднялись тридцать лучников и пять рыцарей. Стена была, действительно, шириной метров пять. Зубцы делали проход по верху ее метра на полтора уже. Мы пошли к угловой прямоугольной башне, которая располагалась выше по течению реки. Впереди двигались три человека, которые лучше всех орудовали ножами. Они сперва сняли двух дозорных наверху башни, а потом зачистили внутренние помещения. Внутри башни было три яруса. На верхнем, освещаемым почти догоревшей лучиной, стояли двухъярусные деревянные койки для солдат, на которых теперь лежали семь трупов с перерезанными глотками. В центре стоял стол на козлах, рядом с которым валялся восьмой труп – пожилой, седой мужчина с открытым, беззубым ртом. На лбу и щеке еще не сошли вмятины, потому что заснул за столом, положив голову на руки. Во сне и умер. На среднем уровне, обогреваемом и заодно освещаемом камином, лежали на широкой кровати два командира. На обоих длинные кольчуги, но я был уверен, что они не рыцари. Округлые шлемы и мечи лежали на столе. Рыцарь разместил бы меч рядом с кроватью, под рукой. На нижнем ярусе была кладовая с запасами продовольствия, дров, булыжников, кольев и большим, законченным, бронзовым котлом, который предназначался для горячей встречи нападающих. Дверь из кладовой выходила на каменную лестницу, которая вела внутрь города. Нам пока туда не надо.
– Джон, возьми пять человек и забаррикадируй надежно дверь, заставь ее бочками и заложи камнями, – приказал я. – Здесь и будете держать оборону. Если будет совсем туго, сообщишь мне.
