— Память на лица и имена у меня плохая, если первое время кого не так назову, не обижайтесь, — предупредил я. — А теперь разберемся, кто и где впредь будет сидеть. Поскольку мне с воеводой в бой идти, он — моя правая рука. — Я показал на место справа от себя, где сидел Епифан Сучков. — Увар, пересядь сюда.
По тому, как напряглось и побагровело лицо боярина Сучкова, я понял, что нажил смертельного врага. Поняли это и все сидевшие в горнице. Увар встал и нерешительно затоптался на месте, не решаясь подвинуть боярина.
— Ты и в бою такой же смелый, воевода? — спросил я спокойно, без насмешки.
Увар Нездинич сжал зубы и, глядя себе под ноги, подошел к боярину Епифану и что-то невнятно буркнул. Пока он проделывал это, пятеро бояр передвинулись по лавке вниз. Епифан Сучков встал и, глядя перед собой, как бы сквозь Увара, произнес сдавленным голосом:
— Что-то я занедужил, князь, позволь уйти.
— Вон бог, — показал я на икону в красном углу, а потом на входную дверь, — а вон порог.
— Спасибо, князь! — не глядя на меня, со значением произнес боярин Епифан Сучков и важным шагом, постукивая о пол посохом, удалился из горницы.
— Теперь разберемся с левой стороной, — сказал я. — По моему глубокому убеждению, монастыри должны заниматься духовными делами: молиться богу за грехи наши, переписывать книги, помогать сирым и убогим. Мирские дела не должны отвлекать монахов от богоугодных занятий. Поэтому, игумен Дмитрий, приезжай ко мне только по делам монастырским. Чем смогу, помогу.
Настоятель монастыря, в отличие от старшего брата, не побагровел, а покорно согнул выю и произнес елейным голосом:
— Позволишь и мне уйти, князь?
— Позволяю, — молвил я.
Игумен Дмитрий встал, перекрестился на икону, попрощался и вышел вслед за братом.
Священники, передвигаясь выше по лавке, не скрывали злорадные улыбки. Значит, поддержка среди горожан мне обеспечена.
— С тобой, ключник, мы и так будем по несколько раз на день советоваться. Ты — мой ближний человек. Так что нечего здесь порты просиживать, иди заботься о моем имуществе, — продолжил я.
Онуфрий вроде бы не обиделся. Или виду не подал.
— У нас что, на все княжество два купца и один ремесленник? — задал я вопрос.
— Нет, — ответили в один голос оба купца.
— Когда в следующий раз призову на совет, пусть придут еще один купец и один ремесленник, — приказал я. — Отберите сами людей достойный и здравомыслящих.
— А чего отбирать?! — сразу произнес золотых дел мастер. — Бронник Глеб и купец Ян.
Оба купца согласно закивали головами. Теперь поддержка горожан мне уж точно обеспечена. По крайней мере, достойной и здравомыслящей части их.
— Сегодня я отдохну, устал с дороги. Завтра отслужим молебен по утонувшим в море, отметим сорок дней, помянем их, — сказал я, хотя сорока дней еще не прошло.
Кроме меня, этого ведь никто не знает. Свидетель Савка считать не умеет, а остальные остались в Чернигове.
Во время молебна собор был набит битком. В нем собрались не только родственники погибших в море, но и множество любопытных. Горожанам понравилось, что я удалил от себя, а, следовательно, и от власти, обоих Сучковых. Видимо, братья рулили не слишком праведно. Кстати, оба ни в соборе, ни на поминках не появились. Поп Калистрат решил показать себя во всей красе и растянул службу часа на три. Я мужественно отстоял весь срок, крестясь и шевеля губами якобы в молитве. Когда Калистрат спросил имена княгини и моих детей, чтобы помянуть их отдельно, я громко заявил:
— Поминай всех вместе. Они все были моими детьми.
И услышал громкий шепот: мои слова передали стоявшим позади и на улице возле собора. В общем, отпиарился по-полной.
В это время на княжеском дворе полным ходом шло приготовление к поминкам. На вертелах жарили трех быков и несколько свиней. В поварне в огромных котлах варили разное мясо и рыбу. В пекарне пекли хлеб, пироги и калачи. Из подвалов тащили разные соленья. Как здесь говорят, гостьба готовилась толстотрапезная. Тягаться с черниговским князем я, конечно, не мог, однако приказал ключнику организовать поминки на славу, не жалея продуктов и напитков. Я помнил римский завет правителям, которые хотят добиться любви подданных. Хлеба и зрелищ. После представления в соборе народ надо было накормить. Знатные люди и часть дружинников гуляли со мной в гриднице — вместительной столовой, расположенной над клетями с запасным оружием и доспехами, а для остальных были накрыты столы во дворе и на площади. На угощение ушли все три бочки медовухи, которые подарил мне Мстислав Святославич, и большая часть того, что было в погребах. Было там, правда, не много. Каждый горожанин мог прийти и угоститься. Вряд ли всем хватило, но все равно будут говорить, что я накормил весь город. Как в свое время Иисус Христос пятью хлебами пять тысяч человек. В таких делах главное — желание, а не результат.
5
Пока не знаю, почему, но я не нравлюсь воеводе Увару Нездиничу. Он напоминает мне старого старшину роты, который вынужден подчиняться молодому старшему лейтенанту, новому командиру. Привычка к дисциплине обязывает его беспрекословно выполнять приказы, вот только все время хочется послать щенка. Сейчас он сидит у меня в кабинете, который располагается рядом с моей спальней и имеет с ней одни сени, и старается не встретиться со мной взглядом, чтобы я не увидел, как не нравлюсь воеводе.
— Когда половцев ждешь в гости? — спросил я.
— Кто его знает?! Обычно в начале осени нападают, перед распутицей, — бормочет он. — Соберем урожай, откормим скотину — тут они и пожалуют, выгребут всё.
— Значит, у нас есть еще месяца три, — делаю я вывод. — Много их придет?
— Кто его знает?! — повторяет он и только потом дает ответ: — Может, тысяча, может, две.
— А от чего это зависит? — продолжаю я допрос.
На этот раз воевода сразу начинает отвечать:
— Они приходят к нам куренями, сотни по две-три в каждом. Так добычи можно больше захватить. Если узнают, что мы отпор собираемся дать, сбиваются в кош. Направятся все к нам, в коше тысячи две будет, но в прошлые годы половина в Рыльское княжество ходила.
— Тысяча — это не много, да и две тоже, — сделал я вывод. — Я думал, большое войско будет.
— Они же грабить идут, а не воевать, — объяснил воевода.
— В Рыльске ведь князь сидит Мстислав Святославич, сын моего двоюродного брата, — вспомнил я услышанное от его тезки, князя Черниговского. — С ним можно объединиться?
— Кто его знает?! — повторяет любимую фразу воевода Увар и продолжает: — Не хочет он с нами знаться. Деревеньку у нас отхватил и не возвращает. Принадлежит она боярину Фоке, который к нему на службу перешел.
— Вернуть не пытались? — поинтересовался я.
