Медная труба, напоминающая пионерский горн, издала высокий и протяжный звук. Половцы еще соображали, что это прозвучало, смотрели в ту сторону, где стоял трубач, когда в них с двух сторон полетели стрелы и арбалетные болты. Лес взорвался от истошных воплей и ржания лошадей. Внезапное нападение вызвало панику, которая мигом превратила боевой отряд в отару испуганных баранов. Половцы, бросая вьючных лошадей, заметались между холмами. Они понимали, что смогут уцелеть, если будут все время двигаться. Так в них труднее попасть. Никто даже не попытался достать лук или саблю и оказать сопротивление. Расталкивая своих товарищей и брошенных лошадей, они ломанулись по дороге в обратном направлении. И зря. Если бы поскакали вперед, больше бы спаслось. Стрелы и болты догоняли их, вышибали из седел. Вскоре те, кому посчастливилось, скрылись за деревьями. Только быстрый перестук копыт был слышен какое-то время, а потом его заглушили стоны раненых людей и ржание раненых лошадей. Бой длился всего несколько минут, а все пространство между холмами было завалено убитыми и ранеными, между которыми бродили сотни лошадей и, как ни в чем ни бывало, щипали траву. Засада — самый эффективный способ ведения войны. Максимум убитых противников за короткое время и при минимуме потерь среди своих.
— Сколько мы их намолотили! — воскликнул сотник Мончук, позиция которого была метрах в трех справа от меня.
— Сажай своих людей на коней и скачи за половцами, посмотри, что они дальше будут делать, — приказал ему. — В степь не выезжай, не гоняйся за ними.
— Ага, — выдохнул он, глядя на убитых половцев с глуповато-счастливой ухмылкой.
— Пикинеры, вперед! — отдал я второй приказ. — Найдете легкораненого, приведите ко мне.
Из леса начали выходить пехотинцы, оставившие свои пики на позициях. Действую короткими мечами и ножами, они принялись добивать раненых и собирать трофеи. Поскольку все будет поделено по долям, никто не суетился. Оружие складывали в одну кучу, доспехи — в другую, одежду и обувь — в третью, провиант — в четвертую. Арбалетчики, которые до приказа должны были оставаться на своих местах, громко переговаривались. Кто-то хвастался меткостью, кто-то подсчитывал долю в трофеях. А доля будет немалая. Мы перебили сотни три с половиной половцев. Плюс удравшие побросали своих вьючных лошадей. Половину, в основном кобыл, заберу я, но и оставшихся хватит на то, чтобы у каждого моего дружинника был свой конь. До изобретения автомобиля это животное будет выполнять роль символа достатка.
Два пикинера подтащили ко мне молодого половца со сломанной правой ногой и раненого стрелой в левую руку. Я уже заметил, что судьба раздает неприятности ассиметрично: верхней половине тела с одной стороны, нижней — с другой. Правда, бывают исключения, когда парализует всю нижнюю или всю правую часть тела. Но ведь правила и придумывают ради исключений.
— Вот, нашли одного, князь, — доложи молодой пикинеров, лет восемнадцати, среднего роста и жилистый, с кошачьей походкой, дерзким лицом и хорошо подвешенным языком.
Такие нравятся романтичным девицам.
— Как тебя зовут? — поинтересовался я.
— Доман, — ответил пикинер.
— Говоришь по-половецки? — спросил я.
— Конечно, — ответил он. — У меня мать — половчанка.
— У меня тоже мать — половчанка, а говорю плохо, — сообщил я. — Посадите его под дерево, перевяжите рану, и останешься охранять. Чтобы ему не было скучно, расскажешь все байки, которые слышал обо мне. Только сильно не завирайся.
Люди не становятся умнее с развитием науки и техники. В тринадцатом веке, как и в двадцать первом, любят сочинять невероятные истории о себе и о других. Хорошее — о себе, плохое — о других, но и здесь бывают исключения. Куда без них?! Все мои успехи приписывают покровительству половецкой Волчицы-Матери. Тому есть неопровержимое доказательство. Сообщил его банщик, который стегал меня веником на полке, когда я отмывался после расправы с боярами. В том месте, куда меня ударил Нажир, был сине-бурый ушиб жуткого вида, но не опасный. По мнению банщика, которому поверили безоговорочно, там была смертельная рана, затянувшаяся сама по себе. Кинжал-то из рога все видели, и сотник Нажир — мужик не слабый, а что на мне кольчуга была — это как-то прошло незамеченным, поскольку не вписывалось в красивую историю.
— Ну, это я на раз! — пообещал Доман.
Вернулся Мончук со своими людьми, пригнал с полсотни лошадей и доложил, что кочевников и след простыл:
— Как сквозь землю провалились! Если бы не брошенные лошади, можно было бы подумать, что половцы здесь и не появлялись!
Когда закончили сбор трофеев, я приказал посадить легкораненого половца на лошадь, дать ему немного еды и бурдюк с водой. После идеологической обработки, проведенной Доманом, смотрел он на меня со смесью страха и восхищения.
— Передашь всем, что в Путивле теперь правит Александр, сын князя Игоря Святославича и внук хана Ильдегиза. Если кому-то недорога жизнь, пусть приходит с войной. Встречу и угощу не хуже, чем сегодня, — сказал я.
— Передам, князь, — склонив голову, пообещал половец.
Он затрусил на лошади мимо раздетых трупов своих бывших друзей и товарищей. Правая нога, на которую Доман наложил шину из двух толстых веток, обмотанных порванной на бинты трофейной грязной рубахой, была не в стремени, а левую руку поддерживал бандаж из той же рубахи, висевший на шее. Это не мешало кочевнику ловко управляться с лошадью. Надеюсь, он доберется до ближайшего стойбища и передаст мои слова. Испугал — наполовину выиграл.
14
Половцы больше не приходили. Не напали они в этом году и на Рыльское княжество. Видимо, в перебитом нами отряде ехали самые отмороженные, заводилы. Будем надеяться, что и в следующем году не сунутся. В базарный день я через глашатая объявил, что дам бесплатно кобылу и освобожу на три года от оброка тех, кто поселится в деревнях на левом берегу Сейма. Надеялся наскрести добровольцев хотя бы на одну деревню, но их набралось на все три. Наверное, сыграла роль халявная лошадь. Тем более, что я давал кобыл. Жеребец, конечно, помощнее, но кобыла — это еще и приплод.
Остальных лошадей из своей доли я продал по дешевке купцам, членам моей думы. В благодарность за помощь. Все равно ни один жеребец меня не заинтересовал. Думал, хотя бы несколько хороших лошадей отобьем у половцев. Увы, как и большинство кочевников, они предпочитали неказистых, мелких, но выносливых. А мне нужны быстрые иноходцы и крупные тяжеловозы. Первых можно раздобыть у ромеев, а вторых — у венгров. Там и поищем. Для этого мне нужно было судно. В Путивле строили небольшие ладьи, предназначенные для речных перевозок. Мне такая была маловата. Поэтому лошадей купцам я продал с условием, что взамен купят и пригонят ладью из Чернигова. Не новую, но и не гнилую. Меня заверили, что осенью такую можно купить по дешевке.
Купцы вернулись через три недели. Ладью пригнали. Она ничем не отличалась от той, на которой я приплыл в Чернигов. Не удивлюсь, если ее продал Борята Малый. Корма у нее была острая. Ладья имела рулевое весло и на корме, и на баке, могла свободно плыть задом наперед. Мне эта способность была ни к чему, поэтому первым делом убрал рулевые весла и установил на корме румпельный руль. Вторым новшеством была надстройка на корме. Она служила не только каютой для меня, но и с нее легче будет забираться на неф. Рядом с нами на рейде Месеврия стоял караван венецианских нефов. Они совсем не изменились за шестьдесят лет. Тот же крылатый лев на носу, корме и на флаге. Надводный борт высотой метра три-четыре. У ладьи всего полтора-два. Перебираться с нее на неф будет непросто, учитывая радушный прием, который в эту эпоху гарантирован пиратам. Это вам не двадцать первый век, когда экипаж может отбиваться только пожарными пушками.
