Кстати, тоже неплохое средство, особенно, если напор мощный. Однажды я лично так поприветствовал в Южно-Китайском море деревянную моторную лодку, на которой десяток придурков с двумя охотничьими ружьями и кухонными ножами попробовали поиграть в пиратов. Как дал им струей в середину лодки — и через минуту они все, побросав ружья и ножи, лихорадочно вычерпывали воду, чтобы не утонуть, потому что осели по самый планширь.
Затем поменял на ладье прямой парус на косые, прикрепив к мачте гик и надев на нее сегарсы — дубовые кольца, к которым привязывалась передняя шкаторина триселя. Отдельно были приготовлены три лестницы с крюками сверху. Чем больше человек будет одновременно подниматься на борт нефа, тем больше шансов на успех.
Параллельно занимался обучением личного состава. Пришла мне в голову идея вооружить их алебардами. И против конницы прекрасное оружие, и для пирата лучше не придумаешь. Крюком подтягиваешь неф к ладье, топором рубишь снасти и врагов, а острием их колешь. По моему приказу изготовили три десятка алебард. Учил пользоваться ими как пикинеров, так и арбалетчиков.
Еще одним занятием, которое помогло мне скрасить зиму, было изготовление литого булата и рафинированной стали с использованием флюса из чугунной крошки. Я пересказал своим кузнецам теоретическую часть, опять сославшись на якобы спасенного мною кузнеца из Дамаска. Выслушали меня с интересом. Кое-что они и так знали. Клинки из рафинированной стали здесь уже делали и называли харалугом, только секрет знали не все. Путивльским кузнецам он был не ведом. Выслушав мои наставления, методом проб и ошибок кузнецы нашли способ изготовления вполне приличной рафинированной стали. Узор получался не такой однородный, как на привозных, но клинок без ущерба сгибался вполовину, перерубал железо и долго не тупился. До моей сабли они, конечно, не дотягивали, но были намного лучше тех, которые имели на вооружении мои дружинники. Когда грянули морозы, кузнецы заготовили «наалмаженной» стали, из пластин которой изготовили мне бригандину (на русском языке название этого доспеха пишется одинаково с типом судов, поэтому, чтобы не путать, буду писать его через «д») наподобие той, что имел в Англии, щит, оплечья, наручи, налокотники, наколенники, поножи, сабатоны и большой шлем, который опирался на плечи, и имел опускающееся забрало. Если какие-то подобия бригандин здесь знали, то шлем с забралом видели впервые. Обычно для защиты лица использовали железные маски, которые называли личины от слова лицо. Мне личины не понравились. Не дай бог иметь такое же лицо! Обзор в них плохой и дышать тяжело. Личина слишком близко ко рту и носу, и кажется, что не хватает воздуха. Я предпочел иметь щель для глаз между шлемом и забралом и несколько узких напротив рта в последнем, отступающем от лица на несколько сантиметров, отчего напоминал намордник. Такой же комплект брони был изготовлен и для воеводы и сотников. Кроме шлемов. Они предпочли привычные, с кольчужной бармицей, защищающей лицо. Я решил оснастить так десятка два-три всадников, превратив их в тяжелую конницу. Даже поотрабатывал с ними прорыв строем клин пехоты, которую изображали соломенные чучела. Кстати, ночью чучела бесследно исчезали. Лошадей в городе стало так много, что кормов им катастрофически не хватало. Цены на сено, солому и овес буквально взлетели. Всю зиму фураж везли в Путивль купцы по замерзшему руслу Сейма из Рыльска и Чернигова.
Весной, в самом начале половодья, я оставил город на попечение воеводы Увара Нездинича, а сам с шестью десятками дружинников отправился на переделанной ладье к Черному морю. Тесновато было, конечно, зато две смены на веслах, можно грести сутки напролет. Плыли быстро. Помогало течение и попутный ветер. В Кодаке взяли лоцмана — блондина с длинным греческим носом. Нос этот был постоянно заложен, отчего лоцман гундосил. Я понимал его с трудом. В эту эпоху лоцмана рулили сами и гордо называли себя кормчими. Он все порывался порулить веслом, пока не убедился, что румпельный руль лучше. Мы плыли вдоль правого берега. Русло на порогах сужалось метров до четырехсот, а на плесах растекалось на пару километров. Впрочем, из-за высокой воды порогов мы не увидели, только буруны кое-где. В одном месте их было сразу семь рядов, один за другим.
— Порог Несытый, самый опасный, семь гребель, — прогундосил лоцман. — После половодья через него редко кто пройдет, не потеряв человека или больше. Поэтому так и зовется.
Дальше Днепр повернул на запад, а потом опять на юг. Перед последним порогом сильное течение понесло ладью к левому, скалистому берегу. Вода бурлила, гудела, словно река досадовала, что пропускает нас безнаказанно. Я пару раз сплавлялся на плотах по горным рекам. Сейчас впечатление было примерно такое же. Лоцман еле справился с помощью румпельного руля. Представляю, что бы случилось, если бы рулил веслом. Дальше берега стали сближаться и подрастать. Вскоре мы оказались в ущелье шириной метров двести и высотой метров шестьдесят. Берега были отвесные, отчего казались выше. Сплошной гранит, вылизанный, на котором ни травинки, ни даже мха. Сколько веков потребовалось, чтобы проточить это русло в нем?! Что-то подобное я видел на Беломоро-Балтийском канале. Там один шлюз и подход к нему вырубили в скале. Бурили шурфы, закладывали в них взрывчатку, взрывали, а потом выгребали обломки. Во многих местах скалы словно бы щерились острыми горизонтальными выступами. Если судно напорется на них бортом, его вскроет, как консервную банку. Поэтому в опасных местах стояли прямоугольные бетонные быки-отбойники. На одном из них было гнездо чайки, которая, казалось, не замечала громадные теплоходы, снующие туда-сюда в нескольких метрах от нее. Кстати, такое пофигистское поведение «оцивилизовавшейся» дикой природы не в диковинку. В Кильском канале дикие гуси и лебеди не только не боятся суда, но и с неохотой уступают им дорогу.
— Волчье горло, — сообщил лоцман и, перекрестившись, добавил: — Пронесло, слава тебе, господи!
Берега начали снижаться и расходиться. Вскоре уже ничего не напоминало о порогах. Обычная равнинная река, широкая и спокойная. Разве что разлилась, как и положено в половодье. На острове Хортица мы высадили лоцмана. Там стояли десятка три ладьей, плывущих из Царьграда в города Киевской Руси, а некоторые и дальше, к варягам.
— Вверх тяжелее плыть, чем вниз? — поинтересовался я у лоцмана на прощанье.
— Один черт! — прогундосил он. — Вверх легче рулить, зато грести труднее.
Дальше мы поплыли без остановок, днем и ночью. Было полнолуние, ночью светло, как днем. Запах моря я почуял за несколько километров. Или мне так показалось, потому что соскучился по нему.
15
Вторую неделю мы крейсируем вдоль западного побережья Черного моря. Дует юго-восточный ветер силой балла три. Сейчас ладья идет под парусами курсом бейдевинд левого галса, то есть на юго-юго-запад. Заодно дружинники налегают на весла. Я никуда не спешу, но людей надо занять, иначе начнут дурить. Многие впервые в открытом море, и на некоторых оно действует также угнетающе, как лес на степняков. Берег недалеко, всего в нескольких милях, но видно его только с мачты. В «вороньем гнезде» сидит впередсмотрящий, приложив ладонь козырьком ко лбу, вглядывается в горизонт. Наблюдателей меняю каждый час, чтобы внимание не успело притупиться. Название «воронье гнездо» дружинникам понравилось. Когда приходит чей-то черед лезть на мачту, ему говорят со смехом: «Ворона, лети в гнездо!». В первые дни все постоянно поглядывали не «воронье гнездо», ожидая, что оттуда вот-вот прокаркают приятную новость. Теперь перестали. Я рассказал экипажу, куда и зачем мы плывем. Вначале всем было интересно. Они ждали, что купеческие суда табунами носятся туда-сюда по морю, как это будет в двадцать первом веке, а мы будем выбирать самое богатое. На сегодняшний день заметили только несколько рыболовецких суденышек и одну двухмачтовую галеру. Торговая это галера или военная, я проверять с неопытным экипажем не решился.
