Мой обоз продолжил путь. Я удвоил разъезды, послал несколько человек в дальний поиск. Затем подъехал к кибитке и отдал копье. В ближайшее время оно не пригодится.
Алика выглянула из-за спины возницы и спросила:
— Это были половцы?
— Да, — ответил я. — Местный хан со свитой.
— Чего он хотел? — поинтересовалась она.
— Чтобы я заплатил за проезд, — сообщил ей.
— А что ты ответил, что он так разозлился? — спросила Алика.
— Что у меня жена красивее, поэтому платить не буду, — произнес я серьезно.
Алика зарделась от счастья. В эту эпоху женщины так редко слышат комплименты. Впрочем, от мужа они в любую эпоху слышат их редко.
На ночлег мы расположились раньше обычного¸ потому что я нашел подходящую балку. Один склон ее был крутой и голый, а второй пологий и поросший вишняком и терновником. На дне балки бил родник. Кто-то обустроил его, вырыв метрах в трех ниже по течению ручья яму глубиной в метр и диаметром метра два и обложив его и ее кусками песчаника. Вода в роднике была студеная, ломила зубы. Я приказал установить шатер, захваченный у сельджуков. На предыдущих ночевках этого не делали, я с княгиней спал в кибитке. На этот раз кибитки и телеги расставили так, чтобы защищали с двух сторон лагерь. В ту часть балки, где она шла на подъем, согнали стреноженных лошадей. Теперь на нас удобнее всего было напасть с противоположного конца. В том, что на нас нападут, я не сомневался. Половцев мы больше не видели, но я уверен, что они наблюдали за нами. Сейчас кто-то скачет в ставку Чаргукана с сообщением, где мы встали на ночлег.
До темноты бывшие пленники занималась бытовыми делами, изображая полное пренебрежение к опасности, а мои люди незаметно готовили в зарослях места для стрелков и схрон для женщин. Поужинав, все, кроме караулов, легли спать. Судя по тому, как испуганно всхрапывали наши лошади, кто-то наведывался к балке, наблюдал за нами. Лошади не хуже собак чуют чужих, только лаять не умеют. Когда стало темно, мои дружинники без лишнего шума были разведены по номерам. Женщин тоже отвели в приготовленную для них яму среди кустов. Дно ямы выстелили травой, а сверху прикрыли бычьей шкурой. Возле шатра и телег лежали чучела, изготовленные из травы и разных вещей. Только две пары караульных продолжали нести службу в разных концах балки. Они так естественно изображали дремлющих сидя людей, что я решил следующей ночью обязательно проверить, как несется служба.
Половцы напали в утренних сумерках. В это время самый сон. Конный отряд численностью сотни четыре влетел в балку с нижней стороны. Чаргукан скакал первым. Он ловко протиснулся на коне между телегами и рванулся к шатру. К сожалению, кто-то не удержался и выстрелил слишком рано, до того, как предводитель половцев добрался до шатра. Стрела попала ему в спину. Предназначавшийся ему болт я потратил на другого врага. Задние не сразу поняли, что лезут в засаду. Они напирали на передних, которых дружинники расстреливали из арбалетов и луков. Кто-то сразу кинулся к телегам, чтобы хапануть побольше добычи. Этих убивали в первую очередь. Вскоре до половцев дошло, что не на тех нарвались. Они развернулись и рванули из балки со всей быстротой, на которую были способны их мелкие выносливые лошаденки. Спаслась примерно треть нападавших.
Чаргукан был еще жив. Он лежал на боку рядом с обложенной кусками песчаника ямой. Шлем слетел при падении с лошади, открыв выбритую голову, на макушке которой оставили длинный светло-русый хохол. Одна стрела попала Чаргукану в левую лопатку, а вторая немного ниже ребер. Обе пробили кольчугу и основательно влезли в тело. Нижняя, наверное, продырявила кишки. Значит, не жилец. Не с той стороны он приварил стальные пластины на кольчугу.
Увидев меня, Чаргукан с трудом сплюнул кровь и произнес булькающим голосом:
— Бахсы (так пловцы называли своих шаманов) предупредил, что меня убьет волк. — Он кашлянул, захлебнувшись кровью, вытолкал ее изо рта и закончил с трудом: — Неправильно понял его…
Я — любимый сын Волчицы-Матери — добил Чаргукана, перерубив шею, чтобы не мучился. Предсказание бахсы должно сбыться.
20
Напротив городка Воинь мы переправились на пароме через реку Сулу. Переправа заняла целый день. На правом ее берегу начиналась русская земля. Город был обнесен стенами из деревянных срубов высотой метров пять. Шесть башен сложены их песчаника, нарезанного большими блоками. Две прикрывали затон, вплыть в который из реки можно было по искусственному каналу и только при открытых высоких воротах, поверх которых находился помост с бойницами для лучников. В затоне могло поместиться десятка три ладей. Говорят, раньше здесь собирались ладьи со всей Киевской Руси, а потом все вместе плыли в Царьград продавать собранный князьями оброк, в основном меха.
В Воине мы задержались на день. Я решил дать людям и себе небольшой передых после почти месячного перехода по степи. Помылись в бане, закупили продукты, починили телеги. Мои дружинники напились молока от пуза. Молоко в эту эпоху — главное питье в Киевской Руси. Второе место делят квас и сбитень. Квас делают не из купленного в магазине концентрата, который надо всего лишь разбодяжить с водой, как это будет в двадцать первом веке, а из сусла, приготовление которого занимает два с половиной месяца. Ячменное и ржаное зерно замачивают, проращивают, сушат и размалывают. Квас считается летним напитком, а зимой чаще употребляют сбитень, который в тринадцатом веке называют переварой. Для его приготовления мед разводят в воде и кипятят с различными добавками: ягодами, фруктами, мятой, пряностями. Уваривают до красного цвета и сильной густоты. Ароматную вязкую массу перекладывают в кувшины и ставят в лёдник. По мере надобности берут немного этой массы и разводят в кипятке. Получается согревающий и бодрящий напиток. На третьем месте медовуха, которую называют мёд ставленый или вареный. Она бы, конечно, заняла первое место, но стоит дороговато. Не всем по карману пить ее каждый день, особенно ставленую. Лучший ставленый мед выходит из малины. Такой делают обычно в монастырях, разводя две части меда с одной частью ягод. Смеси дают перебродить, несколько раз процеживая и переливая из одной емкости в другую, а потом заливают в дубовую бочку, которую просмаливают и закапывают в землю. Ставленый мёд восьмилетней выдержки считается молодым, сорокалетней — зрелым, а столетней — достойным княжеского стола. Ставленый мёд — один из основных, так сказать, экспортных товаров Киевской Руси. Мирянам терпения не хватало на такой, а иногда и жизни. Для изготовления княжеского требовалось, как минимум, два поколения монахов. Поэтому миряне обычно делали вареный иди сытный мед. Сытным его называли потому, что сначала варилось сыто: мед в сотах разводили теплой водой и процеживали сквозь мелкое сито, отделяя от вощины, добавляли хмель, разные ягоды и пряности и кипятили, пока не уварится наполовину. Полуторное сыто получалось из одной части меда и полчасти воды, двойное — из одной меда, одной воды и т. д. Затем переливали в медную посуду, добавляли закваску и давали перебродить. Отстоявшийся и осветленный напиток был готов к употреблению через две-три недели. Сытный мед был похуже, стоил дешевле, поэтому пили его в основном бедняки.
