В соборе путь от двери до амвона был выстелен червчатой материей, а место для жениха и невесты — куницами. Венчал поп Калистрат. У него на груди висел большой золотой или позолоченный крест. Я попросил Калистрата не затягивать процедуру. Что в загсе в советское время, что сейчас в соборе, чувствовал себя одинаково глупо. Я казался сам себе голым королем и не понимал, почему все остальные не видят это? Ведь свадьба — это окончание мечты и начало суровых будней. Чему тут радоваться?! В собор набилось столько народа, что тяжело было дышать. К тому же, на мне несколько одежд из плотной и расшитой материи. В них было жарко и тяжело. Я слышал бубнеж попа, не понимая смысла, а по спине и груди текли струйки пота. Тело зудело, хотелось почесаться. В важные моменты мы почему-то думаем о чем-то мелком, суетном.
Поп Калистрат замолк, взял за руку невесту и уставился на меня. До меня не сразу дошли его последние слова. Повинуясь им, я принял от него жену, у которой волосы на висках были мокрыми от пота. На Алике еще больше одежд. Одно соболиное ожерелье в такой духоте чего только стоило! Но она все равно улыбалась счастливо, а глаза были наполнены слезами. Подозреваю, что видела вместо меня размытый силуэт. Встань на мое место кто-то другой — и не заметила бы. Я поцеловал Алику. Затем, как ее научили местные женщины, она припала к моим ногам, а я накрыл ее подолом ферязи, давая понять, что беру под свою защиту и опеку. Священник подал нам деревянную чашу, расписанную красным и золотым, наполненную вином, захваченным на нефе. Отпил я и дал Алике, она отпила и вернула мне. Проделали так три раза, после чего я допил вино, бросил чашу на пол, и с хрустом разломал ее. Кто первым наступит на чашу, то и будет первым в семье.
Только после этого на нее наступила и Алика, повторяя вместе со мной на плохом русском языке:
— Пусть так под ногами нашими будут потоптаны те, кто станет сеять раздор и нелюбовь между нами!
Первым нас поздравил князь Мстислав Черниговский. Кстати, он еще и князь Козельский. Оставил отчину за собой. Помню из учебника истории, что город этот оставит неплохую зарубку в памяти монголов. На лице Великого князя было такое выражение, будто вспомнил, как сам женился. Может быть, так оно и есть. Затем поздравили члены моей думы, и мы с Аликой пошли на выход, высушивая по пути пожелания счастья от остальных, присутствовавших в церкви.
На свежем воздухе я вздохнул облегченно и чуть не подавился семечком льна, которыми, вместе с конопляными, посыпали нас. В толпу полетели пригоршни монет, отчего толпа забурлила, завизжала и засмеялась. Я вспомнил, как сам ребенком ходил встречать свадебные поезда. Вереницы легковых машин, на малой скорости и постоянно сигналя, возвращались из загса. К дому, куда они ехали, сбегалась детвора со всего квартала. Когда жених нес невесту от машины к подъезду, их забрасывали мелкими и не очень монетами, зернами пшеницы, гречихи, риса, проса и конфетами. Я вместе с другой детворой кидался чуть ли под ноги жениху и собирал деньги и конфеты. И ведь не голодал, и не бедствовал.
Повинуясь импульсу, я взял Алику на руки и отнес к возку. Видимо, это было настолько в диковинку, что даже сутолока из-за денег прекратилась. Народ в почти полной тишине смотрел, как я посадил ее на вышитые золотом подушки. Наверное, спишут этот поступок на мое византийское воспитание. Мне подвели коня, я сел на него и поехал впереди. Возле крыльца терема я опять взял жену на руки и, обсыпаемый с двух сторон зерном, занес в сени. От счастья лицо Алики поглупело и стало еще красивее. Ничто так не красит женщину, как отсутствие мыслей, а мужчину — чувств.
В гриднице нас усадили во главе стола. Алика сидела слева от меня. Дальше занял место настоятель монастыря Вельямин, а за ним попы. Справа от меня сидел Мстислав Черниговский, за ним — воевода Увар Нездинич и прочие менее важные особы. Кому не хватило места в гриднице, рассаживались в надпогребницах и за длиннющими столами, сколоченными во дворе. И понеслось!
Нам с женой есть было не положено. Только пили медовуху. Когда все сидевшие за столом поздравили и выпили за наше здоровье и счастье, нас отвели в спальню. Там возле кровати стояли две бочки с зерном, смесью пшеницы, ячменя и ржи — призыв к плодородию. Немного запоздалый, потому что Алика уже беременна. В одну бочку на зерно положили завернутую в кусок материи жареную курицу, а в другую поставили серебряный кувшин с медовухой и два кубка. После чего все вышли. У меня словно тяжелый мешок с плеч упал. Я сел на кровать, облегченно вздохнув. Алика с застывшей на лице счастливой улыбкой продолжала стоять. Мне показалось, что эту улыбку с ее лица в ближайшие дни даже ножом не соскоблишь. Алика чего-то ждала. Я увидел на кровати кнут, новенький, пахнущий выделанной кожей, с рукояткой, обмотанной тонкой серебряной проволокой, и вспомнил, что еще должен сделать.
— Повернись, — сказал жене.
Алика повернулась ко мне спиной. Я встал, легонько хлестнул ее кнутом по заднице и повесил его на колышек, вбитый в стену. Там он и будет висеть, пока один из нас не умрет. Я опять сел, а Алика опустилась передо мной на колени. Она никак не могла решить, с какого сапога начать. В одном из них золотая монета. Если начнет с него, монета будет ее, что гарантирует счастье в семейной жизни. Как все просто было у наших предков! Я выдвинул чуть вперед правую ногу, под стопой которой была монета, немного мешавшая мне. Алика с трудом стянула с меня узкий сапог, вышитый золотыми нитками в виде ромбиков, вытряхнула из него монету, золотой визант, как называли ее на Руси, или номисму, как называли ее греки, или солид, как когда-то называли римляне. Полюбовавшись, она положила ее на пол, стянула второй сапог и сразу опять взяла монету в руку. Я помог ей раздеться до нижней рубахи, которая была влажна от пота, стянул с себя одежду.
— Есть хочешь? — спросил Алику.
— Нет, — ответила она. — Только пить.
Налили ей и себе медовухи, отломал куриную ногу. Мы сели на край кровати. Алика мелкими глотками отпивала медовуху и смотрела затуманенным взглядом, как я уминаю курицу. Мне кажется, она все никак не поверит, что стала женой. Слишком долгим и извилистым был ее путь от обычного ложа к брачному. Я сытно поел перед венчанием, а такое чувство, будто с утра макового зернышка во рту не было. Наверное, на нервной почве. По нагрузке на нервы венчание стоит на втором месте после похода по магазинам.
23
На четвертый день свадьбы, когда массовые гуляния на княжеском дворе и площади возле собора закончились, когда только самые именитые гости продолжили пировать в гриднице, князь Мстислав Святославич намекнул, что не мешало бы нам переговорить наедине. Следующим утром я пригласил его в свой кабинет. Это была комната через стенку со спальней. Там к изготовленные по моему заказу шкафу, заполненному рукописями, писчей бумагой и разными интересными вещичками, типа магнитного компаса, квадранта и навигационной карты, изготовленной в шестом веке, но не сильно уступающей генеральным картам двадцать первого, добавились купленный в Херсоне сундук с золотым и серебряным запасом княжества, круглый низкий «журнальный» столик и два кресла с подушками и валиками из кожи, набитые конским волосом, и пять новых стульев с высокими спинками: одни — во главе стола и по три — по бокам. Свет попадал в кабинет через окно с новой решетчатой прямоугольной рамой, в которую были вставлены шестнадцать кусочков почти прозрачного, немного зеленоватого стекла. Большие куски стекла пока не умели делать. Я привез это стекло из Херсона. На Руси тоже делали, но менее прозрачное. Привезенное мной стекло было разделено на количество окон в княжеском тереме, потом под это количество изготовили рамы, для которых и расширили оконные проемы. Для ночных посиделок имелся бронзовый подсвечник, напоминающий трезубец. Средний зубец был выше боковых. В подсвечник были вставлены три восковые свечи, которые при горении источали сладковатый запах. Впрочем, сейчас он был не нужен. Хватало солнечного света, который, попадая в кабинет через окно, придавал зеленоватый оттенок человеческой коже. Казалось, что с ожившим утопленником разговариваешь. Пили мы с князем Черниговским квас, чтобы снять похмелье, но не набраться раньше времени. Нам сегодня еще пировать несколько часов. Это очень утомительное мероприятие, если не имеешь склонности к шумным компаниям.
