Впрочем, не уверен, что в следующем году выйду в море. Приближение монголов наводило на грустные мысли и заставляло искать выход из безвыходного положения. Я сперва не собирался участвовать в битве на Калке, потому что знал ее трагичный исход для русского войска. Затем мне пришла в голову одна интересная мысль, и я решил рискнуть. Поэтому сразу по возвращению в Путивль занялся обучением личного состава для конкретной операции. Дружинники больше не кривили физиономии, отрабатывая ненужные по их мнению упражнения. У них уже сложилось общее мнение, что князь лучше знает, что нужно, а что нет. Иначе бы не брал такую богатую добычу.
За время моего отсутствия в городе появился нежданный гость — ахейский православный монах по имени Аполлодор. Это был сухощавый мужчина лет тридцати с длинным орлиным носом, глубоко посаженными карими глазами, густой черной бородой, длинной и разделенной внизу на два острия, отчего напоминала хвост ласточки, и волосатыми руками. Одет был в черную, связанную из шерсти шапку, какие будут в моде у москвичей в конце двадцатого и начале двадцать первого века и получат в народе нецензурное название за похожесть на презерватив, и черную длинную рясу из грубого холста, подпоясанную обычной веревкой. Потускневший медный крестик висел на заеложенном, льняном гайтане. Обуви монах не признавал, отчего пятки его напоминали конское копыто по цвету и, наверное, по твердости. Князь Ахейский прислал его узнать, как сложилась судьба дочери и как добраться до моего княжества, если не сложилась? Мы разминулись с монахом у острова Хортица во время половодья. Он с русскими купцами приплыл из Константинополя в Киев, а потом с пересадками добрался до Путивля. Поскольку Аполлодор дождался моего возвращения, судьба княжны, по его мнению, сложилась удачно. Алика предложили ему поселиться на княжеском дворе, но Аполлодор выбрал монастырь.
Оттуда он и пришел на второй день после моего возвращения. Принял я монаха по-домашнему, в своем кабинете. Савка принес нам медовухи в золотом кувшине и пшеничные медовые калачи на серебряном блюде. Напиток налил нам в золотые кубки, захваченные в последнем походе. Это я понтовался. Уверен, что тестю передадут все мельчайшие детали моего быта. Пусть узнает, что его зять, а, следовательно, и дочь, пьют с золота и едят с серебра.
Аполлодор рассматривал меня прямо, без утайки. То ли он по жизни такой, то ли рассказали ему, что я — человек прямой и не люблю льстецов и подхалимов. От него, к счастью, не воняло, как от раввинов и английских эпископов.
— Князь Жоффруа сильно расстроился, когда узнал, что его дочь досталась другому? — сразу взял я быка за рога.
— А кто бы не расстроился?! — уклончиво ответил монах. — Из ее послания ничего толком не поняли. Если женой князя стала — это одно дело, а если не всё так, тогда, сам понимаешь, позор семье.
Я расспросил Аполлодора об Ахейском княжестве. Алика не тот рассказчик, который может изложить толково. В ее рассказах преобладали эмоции, а не факты. Да и знала она не много, за пределами дворца почти не бывала.
Жоффруа де Виллардуэн отправился простым рыцарем на судне в четвертый крестовый поход. Высадившись в Сирии, узнал, что Константинополь пал, что идет раздел империи. Не долго думая, он отправился в Константинополь, но шторм прибил судно к полуострову Пелопоннес. Там Жоффруа зазимовал и сдружился с местным архонтом Иоанном Кантакузеном. Напару они захватили Ахайю и Элиду. Но Иоанн вдруг умер, а его наследник Михаил выпроводил чужеземцев. Жоффруа де Виллардуэн отправился к Бонифацию, королю Фессалоникскому, и попросил помощи. Ему пришлось стать вассалом Гильома де Шамплита, вассала короля, вместе с которым, а также с сотней рыцарей и пятью сотнями пехотинцев, и отбил у Михаила Кантакузена завоеванное ранее и еще кое-что в придачу. В итоге почти весь полуостров Пелопоннес оказался под властью Гильома де Шамплита, а Жоффруа де Виллардуэн стал его самым богатым и влиятельным бароном. Вскоре в один год умерли Гильом де Шамплит и его наследник, племянник Гуго. После чего Жоффруа де Виллардуэн, как самый влиятельный барон, и стал князем Ахейским. Пять лет назад его сын, тоже Жоффруа, женился на Агнессе, дочери Пьера де Куртене, Латинского императора. Так что теперь отец и сын могли править спокойно.
— Вашу церковь не притесняет? — поинтересовался я.
— В наши дела и обряды не вмешиваются, налогов не платим, в армии не служим, — ответил монах Аполлодор, — но вся церковная собственность находится под управлением латинского архиепископа Патры и примаса княжества Ансельма де Клюньи. За это он выставляет рыцарей на службу князю.
— Крепитесь, скоро опять станете подданными Ромейской империи, прогоните латинян на противоположный берег Адриатического моря, — сказал я.
— Неужели прогоним?! — усомнился монах. — Откуда ты знаешь?
Я чуть не ляпнул, что в школе учил.
— Их мало, подчиняться не любят, так что изведут себя в междоусобицах, и вы с ними справитесь, — ответил я.
О том, что место крестоносцев займут потом турки, что нынешняя полоса у них серая, а черная будет позже, я говорить не стал.
— Скорей бы… — вздохнув и перекрестившись, произнес Аполлодор. — Я хотел бы завтра отправиться в обратный путь. Князь ждет меня. Если до конца лета не вернусь, другого монаха пошлет.
— Вернешься самое большее через месяц, — заверил я. — Моя ладья отвезет тебя до днепровских порогов. Минуешь их по суше, а потом сядешь на ладью до Константинополя. Я передам с тобой послание и подарки князю и его семье.
— Послание возьму, а подарки — нет, — твердо сказал он. — Нищего монаха никто не тронет, а поможет всякий. Как-нибудь через купцов их передай или сам привези. Мне сказали, ты в море, как дома.
— Пожалуй ты прав, — согласился я. — Передашь князю Жоффруа, что наведаюсь к нему через год или два. Если ничего не случится.
— Все мы под богом ходим, — согласился, перекрестившись, монах Аполлодор.
Я сказал Алике, чтобы написала послание родителям, сообщила о своем житье-бытье.
— В конце сделай отпечаток ладони Ивана, — посоветовал я. — Бабушке это должно понравиться.
— Ой, и правда! Она очень обрадуется! — воскликнула жена. — Аполлодор сказал, у моего брата Жоффруа до сих пор нет детей.
Закончив выводить красивые буквы на листе бумаги, она принесла ее мне:
— На, прочитай и поставь свою печать.
Меня с детства учили, что порядочный человек чужие письма не читает, а ее — что муж обязан знать всё, что она пишет кому бы то ни было. Поэтому я мельком глянул на текст, уделив больше внимания отпечатку руки наследника, сделал внизу оттиск перстня и свернул в трубочку послание, которое по привычке обозначил, как письмо. Заклеивать не стал. Перевязали красной шелковой ниткой. Ничего секретного в послании нет. Главную информацию монах передаст устно. Его словам поверят больше, чем написанным.
26
Начиная с конца лета, из Степи стали приходить тревожные новости. Впрочем, кроме меня тревожными эти новости никто из русичей не считал. Монголы, которых на Руси называли татарами, перешли Кавказские горы. Половцы, получив богатые дары, разрешили им это сделать, разъехались по своим кочевьям, оставив союзников — аланов, ясов и косогов — на расправу. Из чувства благодарности монголы не сразу напали на половцев, дали насладиться подарками. Сперва воины Чингисхана разогнали народы, населявшие Северный Кавказ, захватив скот и пастбища, на которых отдохнули сами и откормили утомленных тяжелым переходом лошадей. После этого со свежими силами и принялись за половцев. Где-то на берегу Дона было большое сражение, в котором половцы в привычной им тактике начали отступать, чтобы растянуть силы противника и потом перебить по частям, но так увлеклись, что бежали до Днепра и даже дальше. Монголы на зиму расположились в степях между Волгой, Доном и Днепром, на месте бывших кочевий половцев. Те прибежали к русским князьям, моля о помощи.
