— Скорей бы, — произнес князь и, перекрестившись, добавил: — А там дай нам бог одолеть нехристей поганых.
— На бога надейся да сам не плошай, — сказал я. — Если половцы побегут, тоже отступай. Только не в ту сторону, куда они. Их будут бить в первую очередь.
— Думаешь, побегут? — спросил Мстислав Святославич, хотя по лицу его было видно, что и сам не сомневается в этом.
— Им не впервой бегать от татар, — ответил я.
— Собирался я утром переправиться на тот берег, а теперь, пожалуй, останусь на этом, — решил он.
Переправиться на левый берег он решил, пообщавшись с Мстиславом Галицким. Если завтра утром опять встретится с ним, то опять противоположный берег покажется лучшим.
Возвращаясь в свой лагерь, остановился у догорающего костра, возле которого сидел с двумя своими дружинниками Пров Нездинич. Оба сразу ушли, чтобы не мешать нашему разговору. Я сел на освободившееся седло, лежавшее у костра, в который накидали обглоданных коровьих костей. Скота нам монголы оставили много, чтобы наелись мяса досыта перед смертью. Сотник Нездинич предложил и мне мяса, но я отказался:
— У князя Мстислава отвечерял.
— Что скажешь, князь? Будет завтра сражение или нет? — спросил Пров.
— Завтра или послезавтра, но все равно будет, — ответил я. — Татары выманили нас, куда хотели, теперь дадут бой.
— Ну, мы им покажем! — бодро пообещал он.
— Может, покажем, а может, и нет, — сказал я и тише, чтобы кроме Нездинича никто не слышал, произнес: — Как все побегут, не геройствуй, отступай в мой лагерь. Только со своей сотней. Остальных, — кивнул я на ополченцев, — не бери, пусть драпают.
Вся орава в лагерь не влезет, а мне недисциплинированные и плохо вооруженные бойцы ни к чему.
— Ты думаешь… — начал было Пров, но не закончил, потому что я встал и пошел в свой лагерь.
29
Утро выдалось солнечным и безветренным. День обещал быть жарким. Мои дружинники пригнали в лагерь лошадей, коров и баранов, которых ночью пасли ниже по течению реки. Другие вытрусили сети. Рыбы попалось много. Часть моего отряда чистила и потрошила ее, а остальные продолжили укреплять лагерь.
Выйдя на берег Калки, в которой вода была мутной, потому что выше по течению через нее переходили конные половцы, я увидел, что из лагеря Мстислава Галицкого выезжает отряд конных дружинников под командованием Даниила Романовича численностью сотен пять. Они соединились с большим отрядом половцев и вместе поскакали на восток, где на склонах холмов видны были небольшие отряды монголов. Половцами командовал Ярункан — раздражительный и недалекий мужчина лет тридцати пяти. Нос у него был разрублен наискось, но не глубоко. Ярункан утверждал, что был ранен в бою с суздальцами, но злые половецкие языки утверждали, что это его старшая жена приголубила за то, что слишком много внимания уделял молодым наложницам. Котянкан вчера внезапно заболел. Олег Курский поставил диагноз — медвежья болезнь, обдрыстался от страха. Остальные галичане продолжали поить лошадей, заготавливать дрова, разводить костры и забивать коров и быков. Нападение противника никто не ждал.
Я тоже подумал, что в этот день пронесет. Собирался уже раздеться и искупаться в реке, когда заметил, что с холмов, к которым скакали половцы и дружинники князя Волынского, спускается сплошной стеной монгольская тяжелая кавалерия. Половцы рассказывали, что обычно монголы посылают вперед легкую конницу. Она обстреливает противника из луков, а в случае атаки отступает за спины тяжелой кавалерии. Если та не разобьет врага, опять в дело вступали лучники. И так до тех пор, пока противник не погибнет или побежит. На этот раз в атаку сразу шла тяжелая конница. Видимо, Субэдэй решил не ждать, когда все наше войско переправится через реку и приготовится к бою, а разбить его по частям.
— К бою! — крикнул я своим дружинникам, а Савке приказал: — Неси сюда мои доспехи и оружие!
Мне хотелось посмотреть, что будет дальше. Когда еще доведется увидеть атаку нескольких тысяч закованных в броню всадников?! Они молча неслись на половцев и волынян. Половцы сразу дрогнули, развернули коней и ударились в бега. А волынцы пошли в атаку на превосходящие в несколько раз силы противника. В отряде князя Даниал была в основном молодежь. Они еще не научились быть расчетливыми, осторожными. Монголы окружили их, началась сеча.
В лагере галичан забили тревогу. Князь Мстислав Мстиславович начал строить полки. Один отряд, сотен пять-шесть, сразу заспешил на помощь волынцам. Скорее всего, это Мстислав Ярославич по прозвищу Немой, князь Луцкий, дядя Даниила. Пожалуй, из всей галицкой компании он был самым толковым и смелым командиром. Его удар разомкнул кольцо монголов, и волынцы вырвались из окружения. Они вслед за половцами понеслись к реке Калке, огибая с двух сторон строящиеся к бою полки Мстислава Мстиславовича Галицкого. Половцы в это время уже пересекли реку и понеслись дальше, на запад, сметая на своем пути черниговцев, которые собирались в полки.
Монгольская лава понеслась на галичан. В момент столкновения двух ратей над степью разнесся оглушающий вопль тысяч глоток. Затем он стал немного тише, но дополнился звоном железа о железо и ржанием лошадей. Галичане побежали не сразу. Им на помощь подоспел Олег Святославич, князь Курский¸ потеснил немного монголов. Тяжелая конница монголов отступила, вместо нее русичей засыпала тучей стрел легкая конница. Маневр был так хорошо отработан, словно невидимая рука передвигала по полю боя полки.
Олег Курский первым сообразил, что надо выводить воинов из-под обстрела. Его дружина начала медленно отходить в реке. Вот тут-то и дрогнули галицкие ополченцы. Они ведь охотники до добычи, а не смерти¸ с дисциплиной не знакомы, приказам подчиняться не привыкли. Заметив маневр курян, решили, что пора смываться. И ломанулись к реке. Если бы в это время подошел к реке со своими полками Мстислав Святославич и остановил бегущих, а следом за ним подоспел Мстислав Романович, может быть, исход битвы был бы другой. Но Великий князь Черниговский пытался привести в порядок свои полки, расстроенные половцами, а Великий князь Киевский на помощь заклятому врагу идти не собирался. В его лагере на холме готовились к обороне.
Наверное, поняв, что помощи не будет, галицкие дружинники сломались. Сперва побежали задние, следуя примеру ополченцев, поодиночке и небольшими группами. Пешие, бросив щиты и копья, вскакивали в реку и быстро перебредали ее, помогая себе руками. Глубина в том месте была по грудь. Конные влетали в реку на лошадях, поднимая фонтаны брызг. Удирающих становилось все больше и больше. В этот момент тяжелая конница монголов ударила вновь — и русское войско побежало. Впереди скакали князья, бояре и дети боярские. За ними бежали пехотинцы, бросая на ходу оружие. Русскую рать охватила паника. Жуткое по накалу облако страха накрыло их, отключило сознание. Люди уже не думали, они только чувствовали непреодолимое желание спастись. Оно было такой силы, что даже мне захотелось дать драла. Князь Олег Курский пытался остановить бегущих, зарубил несколько человек, но это не помогло. Не представляю, что бы могло привести этих людей в чувство. Разве что еще больший страх. Заградительный отряд с пулеметами, какие практиковал Сталин в начале Великой Отечественной войны. Сейчас мне эта его мера уже не казалась жестокой, как раньше. Как ни странно это звучит, но побеждает та армия, которая своих боится сильнее, чем чужих. Это может быть страх смерти или морального осуждения — не важно. Он должен быть больше, чтобы воин предпочитал погибнуть или победить. На щите или со щитом, как говорили жительницы древней Спарты своим сыновьям. И те предпочитали умереть, но не опозориться. У монголов за трусость грозила смерть, причем ответственность была коллективной: сбежит одни — казнят весь его десяток, сбежит десяток — погибнет вся сотня и так далее. Так что у собравшегося сбежать с поля боя был шанс погибнуть от руки своего боевого товарища, которому неохота быть казненным из-за труса.
