— Ты убил много наших людей, — сказал Джэбэ.
— За удаль в бою не судят. Кто-то ранил самого Тэмуджина, а теперь командует у него туменом, — парировал я, вспомнив рассказанное о нем захваченным в плен киргизом.
Джэбэ значит «стрела». Так прозвали его за то, что ранил стрелой в руку своего будущего вождя. Я назвал Чингисхана по имени, данному при рождении. Помнил это имя потому, что работавший со мной монгол постоянно подчеркивал, что свое имя Тэмуджин он получил в честь Чингисхана.
Все, включая Джэбэ, весело засмеялись. Видимо, ему часто припоминали этот эпизод.
— Мы возьмем тебя на службу, — произнес Субэдэй, толкнув локтем в бок Джэбэ.
— Я — не слуга, — отклонил я. — Слуга сегодня служит одному, завтра — другому. Я предлагаю быть друзьями.
— У тебя маленькое войско, — с улыбкой сказал монгольский полководец.
— Друзей ценят не за размер, а за верность, готовность помочь по первому зову, — поделился я соображениями по поводу дружбы.
— Ты прав, — согласился Субэдэй. — Так и быть, мы возьмем тебя в друзья.
— Есть одно условие. Я не воюю с русичами, если они не нападают на меня. Нападут на вас, помогу, но, если вы нападете на них, я — не помощник, — предупредил я и объяснил, почему: — Я считаю, что со своими братьями нельзя воевать.
— Плохие у тебя братья, — произнес Субэдэй.
— У всех есть плохие братья, — сказал я. — Брат Тэмуджина от другой матери предал его.
Субэдэй помнил этот случай из молодости своего вождя, поэтому сказал:
— Ты много знаешь о нас.
— Как и вы, привык собирать информацию о тех, против кого или вместе с кем придется воевать, — объяснил я. — Купец предупредил меня, что скоро вы завоюете все государства на востоке и придете сюда.
— Мы победим половцев и уйдем в родные края, — сообщил Субэдэй.
— А потом вернетесь, — сказал я. — Настоящий воин не умирает в своей юрте.
Они одобрили мои слова восторженным возгласом на выдохе и потребовали вина. Аланка с кувшином наполнила наши кубки, а вторая принесла на подносе горячее мясо, раздала нам. Мне положила лучшие куски. Я опять поблагодарил ее, и она поблагодарила в ответ. Мы выпили за настоящих воинов и за нового союзника.
Закусив, Субэдэй крикнул в сторону входа в шатер:
— Приведите цзиньца!
Кто такой цзинец я понял, когда в шатер вошел и сразу начал кланяться тощий китаец с седой редкой бородкой клинышком и тонкими длинными усиками, одетый в красную четырехугольную шапочку, черный шелковый халат и башмаки с загнутыми вверх и назад длинными острыми носаками. Через плечо у него висела кожаная сумка. Видимо, та часть будущего Китая, по которой уже проскакали монголы, называлась Цзинь. Образованные сыны побежденной империи теперь холуйничали у диких победителей.
— Напиши ярлык, что он… — показал на меня Субэдэй и запнулся, позабыв непривычное имя.
Я подсказал.
Субэдэй повторил мой титул и имя и закончил:
— …наш друг и союзник.
Все равно это был вассалитет, но без выплаты дани, то есть менее унизительный. Если все пути ведут к проигрышу, то минимальный проигрыш приятней называть выигрышем.
— И добавь, что я не воюю со своим народом, если он не нападает на моих союзников, — произнес я на китайском и показал, как пишутся иероглифы, обозначающие мое имя.
Этому научила меня моя китайская подружка.
Цзинец с трудом, но понял мой китайский, а я — его, когда он, изумленный, потому что не предполагал, что в такой глуши какой-то варвар знает его язык, пообещал, закивав головой:
— Хорошо, мой господин.
Представляю, что бы с ним случилось, если бы я рассказал несколько историй о Конфуции или процитировал изречения из трактата Сунь Цзы, который, судя по нынешнему названию китайской империи, мог быть его далеким предком. Цзинец сел в стороне от нас, достал свернутые трубочкой листы рисовой бумаги, кисточку и несколько кувшинчиков. Писал, точнее, рисовал иероглифы, макая кисточку в кувшинчик с алой краской, быстро и с детской дотошностью. Наверное, получает удовольствие от этого процесса. Иллюстрация слова «графоман». Закончив и присыпав написанное песком из другого кувшинчика, подошел согнутый к Субэдэю, подал ему этот лист вместе с большой печатью из красного дерева, которая хранилась в тубусе из черного дерева. На листе под текстом появился алый оттиск. Затем цзинец показал ярлык мне. Я знал несколько китайских иероглифов, но не две тысячи, которые, как утверждают, надо запомнить, чтобы научиться читать, поэтому ничего не понял, лишь выхватил свое имя. Немного поморщившись, я кивнул головой. Мол, не совсем правильно, но, ладно, и так сойдет.
Монголы следили за мной с уважением. Образованный военачальник для них что-то очень редкое и непонятное, а потому вызывающе поклонение.
— Сколько ты языков знаешь? — спросил Субэдэй.
— Хорошо — один, родной. Писать могу еще и на нескольких латинских языках и греческом, а на остальных, около двадцати, только немного говорю, — ответил я и объяснил, где получил образование: — Вырос при дворе Ромейского императора. Меня готовили в чиновники, но я выбрал военную карьеру.
— Правильно сделал! — похвалил Субэдэй.
— Я хотел бы сегодня уйти в свое княжество, — сказал я. — Меня там ждет много важных дел.
— Не хочешь остаться с нами и отпраздновать победу? — произнес он с еле заметной ноткой огорчения.
— Это ваша победа над моими братьями, — ответил ему. — Я не буду на этом пиру искренним. Вот когда мы вместе победим латинян, тогда и попируем от души.
— Пусть так и будет! — торжественно произнес монгольский полководец.
Мы выпили за будущие победы, после чего я вернулся в свой лагерь с ярлыком, который спасет меня и моих подданных во время нашествия монголов на Русь.
32
Мы движемся по степи, по полосе, вытоптанной убегающими и догоняющими. Впереди и по бокам скачут наши дозоры на отбитых у бывшего противника лошадях, затем едет основная часть войска — обоз из кибиток, нагруженных трофейным оружием и доспехами, и небольшого стада скота — и новгород-северцы в арьергарде. Настроение у всех приподнятое. Мало того, что выбрались из такого переплета живыми, так еще и кое-что приобрели. Монголы даже не заикнулись по поводу наших трофеев. Они хапнули намного больше, а тем, кому раньше принадлежали захваченные нами оружие и доспехи, уже ничего не надо. Причем поверили в свое счастье мои дружинники не сразу. Проходя по монгольскому лагерю, они были готовы к худшему. Даже когда остановились на ночлег в половине дня пути от монголов, все еще ждали нападения. Привыкли, что половцы обязательно бы напали. Только утром вздохнули облегченно, и послышались смех и веселые голоса.
Утро выдалось пасмурным, чему я рад. На всякий случай еду в доспехах, а в жару в них тяжко. Рядом со мной скачут Мончук, Будиша и оба Нездинича, дядя и племянник. Я созвал их, чтобы решить, не поехать ли нам напрямую? Пока что мы движемся на север, к месту впадения реки Сулы в Днепр, чтобы переправиться через нее и повернуть на северо-восток. Мои люди напрямую никогда не ходили, потому что половцы не давали. Но где они теперь, половцы?!
