Я замечаю, что к нам скачет посыльный из разъезда, и откладываю дебаты на потом.
— Татары, большой отряд с полоном, — докладывает посыльный.
Полон, скорее всего, из черниговцев и курян. Остальные убегали на запад.
Сблизившись на расстояние видимости, оба отряда останавливаются. Монголы перегруппировываются на всякий случай, готовясь отразить нападение. Я с тремя всадниками направляюсь к ним. Мне навстречу выезжают четыре всадника. Встречаемся примерно на полпути между отрядами.
Это были не истинные монголы и даже не татары, а туркмены. Их много присоединилось к монголам после разгрома империи Хорезмшаха. Они похожи на тех туркменов, с которыми я учился в институте и сталкивался по жизни в двадцать первом веке. И ведут себя примерно также: сперва пытаются напугать и прогнуть, а если не получилось, польстить и обжулить или покориться. Впрочем, так ведет себя большинство людей во все времена. Командовал ими мужчина лет сорока с небольшим, черноусый и с заросшим щетиной, тяжелым подбородком. На нем поверх кольчуги доспех из бронзовых чешуек, блестящий, но не очень надежный, и явно великоватый. Вроде бы я видел этот доспех на ком-то из дружины князя Олега Святославича.
— Союзник Чингисхана, — говорю ему на тюркском и показываю ярлык.
Читать он не умеет, но как выглядит ак-тамга — алая печать Чингисхана — знает. Туркмен кивает головой и потом машет рукой своему отряду, чтобы продолжили движение.
Я тоже машу своим, после чего говорю туркмену:
— Если будете так медленно идти, своих не догоните.
— А куда они пошли? — спрашивает он.
— Не знаю, — отвечаю я. — Сказали, что будут половцев догонять. Чингисхан приказал уничтожить их всех.
— Правильно сказал! Они — сыновья ишаков, не достойны жить даже рабами! — презрительно отзывается командир туркменов о половцах так, как монголы отзываются о туркменах, а затем предлагает мне то, к чему я его подтолкнул: — Не хочешь купить рабов? — Он показывает на пленных русичей, человек двести, которых гонят его воины. — Молодые и крепкие, отдам их не дорого — по три за одного коня.
— Этих пленных столько захватили, что предлагали по два десятка за вьючную кобылу. Зачем они мне?! — отмахиваюсь я. — Разве что по три десятка отдашь.
— Да ты что?! Я за них в десять раз больше возьму! — восклицает он.
Если туркмен торговался менее получаса, значит, ничего не собирался покупать. У меня нет времени торговаться, да и не люблю я этот процесс. Поэтому говорю:
— Может, и возьмешь, если доведешь до покупателя, если половцы не отобьют, — говорю я и трогаю коня, давая понять, что торг окончен.
— Хорошо, бери по десять за коня! — восклицает туркмен, видит, что я не останавливаюсь, повышает дальше.
Без полона он поедет раза в два, а то и в три быстрее. Остаться с небольшим отрядом в чужих краях ему не хочется, поэтому продолжает увеличивать количество пленных за одного коня. На двадцати пяти я соглашаюсь. Мы производим обмен восьми лошадей на двести семь пленных русичей. Семерых пленных получаю бесплатно.
— Так уж и быть, забирай их! — делает щедрый жест командир туркменов. — Неохота с ними возиться.
Мои дружинники поят пленных водой, кормят, дают одежду и обувь, потому что туркмены раздели их до рубах. У многих в моем отряде находятся знакомые. Освобожденные из разных дружин: черниговцы, куряне, рыльчане, новгород-северцы. Среди них и бывший обладатель доспеха из бронзовых чешуй. Это пожилой боярин, помощник воеводы. Я как увидел его, так и вспомнил, что доспех раньше был на нем.
— Век не забуду! Отблагодарю, чем смогу! — клянется боярин.
— Не воюй против меня — больше ничего мне не надо¸ — сказал я.
— Это само собой, — произнес он, вытирая рукавом грязной рубахи слезы. — Старый стал. Пора мне на покой. В монастырь уйду.
А мне почему-то казалось, что более суетного места, чем монастырь, трудно найти. Хотя смотря с чем сравнивать.
Встреча с отрядом туркменов помогает решить вопрос с выбором пути. Будет идти вслед за убежавшими. Может, еще кого выкупим из плена.
На третью ночь располагаемся лагерем в длинной и широкой балке, поросшей вишняком и терновником. Расставляем кибитки прямоугольником, разжигаем костры, забиваем двух быков. Всю черную работу выполняют бывшие пленники. Без принуждения.
Я умылся в ручье и собрался прилечь, пока приготовят мясо, как ко мне привели дружинника. Он прятался в вишняке. Это был рослый малый с вытянутым, лошадиным лицом, одетый в стеганую шапку, тегиляй и порты. На ногах что-то типа полусапожек, причем левый просил каши. Щит дружинник выбросил, но копье и меч сохранил. Звали его Афанасий.
— Чьих будешь? — поинтересовался я.
— Князя Мстислава Черниговского, — ответил он.
— Убежал князь, не знаешь? — спросил я.
— Убили его татары. И сына старшего. Еще в первый день, как побежали, — сообщает Афанасий.
— Ты один спасся? — удивляюсь я.
— Нет, нас с сотню ушло от татар, — ответил он. — А вчера под вечер увидели отряд половцев, сотни три. Ну, думаем, вместе нам легче будет отбиться от татар, если наедут. Они приблизились к нам вроде бы по-дружески, а потом как начали рубить и колоть! Нехристи поганые!
Руси во все века везет на союзников. Наверное, мы заслужили таких. Даже в двадцать первом веке, что ни диктатор и подонок, то друг России. Скажи мне, кто твой друг…
— А ты как спасся? — задал я вопрос.
— Сбил копьем одного, и на его коне поскакал в обратную сторону, к татарам. Половцы погнались было за мной, а потом испугались, повернули назад, — рассказал он. — Коня я загнал, прибить пришлось. День сидел в вишняке. Решил по ночам идти, а тут вы подоспели.
— А куда половцы поехали? — спросил я.
— Кто их знает?! — ответил дружинник. — Когда мы встретились, они на заход солнца скакали.
С половцами мы повстречались во второй половине следующего дня, после того, как проехали мимо сотни голых трупов, до неузнаваемости обгрызенных волками и лисицами и обклеванных птицами.
Афанасий все-таки признал их:
— Это был мой отряд.
Половецкий разъезд состоял из десяти человек. Они наблюдали за нами с вершины холма. Остальные, скорее всего, прячутся неподалеку. На нас вряд ли нападут. Слишком нас много. Я с десятком всадников поскакал к ним. Одним из сопровождавших меня был Афанасий. На него напялили кожаный шлем, снятый с убитого монгола, хотя я был уверен, что его не узнают и в шапке.
Командовал половцами надменный мужчина лет тридцати пяти со старым шрамом от кинжала или сабли на правой щеке. На нем была надраенная до блеска кольчуга. Наверное, недавно захватил ее. Половцы редко кто чистил кольчуги, ходили в ржавых.
Обменявшись приветствиями, половецкий командир спросил:
