Приблизившись к африканскому берегу на дистанцию, с которой он был виден в виде еле заметной полоски светло-коричневого цвета, я положил шхуну в дрейф. Теперь будем ждать, когда удача улыбнется. Легкий юго-восточный ветер, который приносил из пустынь прокаленный солнцем воздух, потихоньку отгонял нас от берега. Он был единственным приятным моментом. Припекало солнце от души. Наверное, было больше сорока градусов. Мои дружинники, не привыкшее к такой жаре, совершенно расклеились. В трюме была жуткая духота, поэтому все шестьдесят человек сидели на палубе под навесами из запасных парусов. Это они еще не знают, что такое влажная жара. Здесь-то она сухая, почти не потеешь. В «вороньем гнезде» впередсмотрящие сидели всего по часу. Чтобы дружинники не деморализовались окончательно, придумывал им различные занятия. Вплоть до заточки наконечников болтов и стрел. На первой моей плавательской практике боцманом у меня был дедуган, ровесник двадцатого века. Начал он морскую карьеру юнгой в тринадцать лет. Успел поработать на парусниках. Рассказывал, что, когда попадали в тропиках в штиль на много дней, что случалось частенько, боцман заставлял матросов очищать гвозди от ржавчины. Чтобы не сдурели от жары и безделья и матросы, и гвозди.
После захода солнца экипаж купался в море. Вода была, как парное молоко. Для тех, кто не умел плавать, опускали за борт парус. В нем, как в корыте, и плескались великовозрастные детишки. Засыпали заполночь, когда судно остывало. Подозревая, что «жаворонки» — это жители северных районов, а «совы» — южане. Просто некоторые родились не там, где надо, и не переехали.
На четвертый день, уже после захода солнца, впередсмотрящий радостно заорал:
— Плывет! Вон там! — и показал на восток.
Я согнал его с мачты, залез в «воронье гнездо» сам. Действительно, что-то именно плыло. Назвать это что-то судном у меня не поворачивался язык, не смотря на то, что оно имело две мачты. При длине метров пятнадцать, в ширину оно было не меньше восьми. Корабли принято делить на узкие длинные мелкосидящие быстрые боевые и широкие с большой осадкой и тихоходные торговые или транспортные. То, что приближалось к нам, было слишком широким и тихоходным. На наклоненных немного вперед двух мачтах подняты большие латинские паруса. Следуя курсом бакштаг при ветре балла четыре, оно вряд ли разгонялось больше одного узла. Я прикинул, что с такой скоростью оно только утром приблизится к нам на кратчайшее расстояние. Это при условии, что ночью ветер не стихнет. На таком уродце и с такой скоростью ценный груз перевозить не будут.
— Утром с ним разберемся, — сказал я дружинникам, спустившись с мачты, и приказал смайнать за борт парус и оборудовать штормтрап для купания в море.
На рассвете выяснилось, что я недооценил достижение арабских кораблестроителей. Уродец успел пройти мили на три больше, чем я предсказывал. Пока было не жарко, мы подняли паруса и быстро догнали жертву. Не было даже намека на сопротивление. Команда из шести человек просто залегла за фальшбортом ближнего к нам правого борта. Я подвел шхуну вплотную к арабскому судну, потренировал экипаж обращаться с «вороном». Его опустили удачно, зацепившись «клювом» за бак приза. Штурмовая группа из десяти человек во главе с Мончуком пошла на абордаж. Они пинками подняли экипаж захваченного судна и построили в ряд возле фальшборта к тому моменту, когда я подошел к ним.
Все шестеро были в мятых и грязных длинных серовато-белых рубахах из хлопковой ткани и коротких, до колена, штанах. У всех на голове соломенные шляпы, но у одного спереди воткнуто узкое длинное перо в светло— и темно-коричневую полоску.
— Капитан? — спросил я на арабском обладателя пера на шляпе.
— Да, господин, — ответил он.
Капитан явно не был хозяином судна.
— Что везешь, откуда и куда? — поинтересовался я.
— Зерно везу, господин. Хозяин приказал доставить из Думьята в Мерса-Матрух, — ответил капитан.
Думьят — это порт в дельте Нила, милях в восьми от моря. Я был в нем разок на небольшом греческом контейнеровозе. Разгрузили нас за день, поэтому не успел погулять по городу. В Мерса-Матрухе был дважды на том же контейнеровозе. Поскольку в порту не было специализированного контейнерного терминала, выгружали нас обычными кранами, то есть медленно и долго. Это курортный город. Говорят, еще со времен Клеопатры. Рядом с городом находится тихая бухточка, которая называется Клеопатровы ванны. Местные жители божатся, что именно там и купалась царица. Вроде бы даже кто-то из их предков увидел ее голой и умер от восхищения. Как и большинство небольших приморских арабских городов, он состоит из длинной набережной, которая в Мерса-Матрухе называлась Александрия и на которой располагались торговые лавки, из примыкавших к ней отелей, роскошных и не очень, и расположенных подальше пролетарских районов, грязных и вонючих. Имелся большой рынок, шумный и грязный, который назывался Ливийским. Наверное, потому, что город расположен на трассе Александрия — граница Ливии. В Египте прилагательное «грязный» относится ко всему, кроме пятизвездочных отелей, а «шумный» — ко всему, кроме кладбищ. Были в городе развалины храма, построенного Рамсесом Вторым в честь бога, имя которого я не запомнил, и музей Роммеля, в который я поленился зайти. Зато сходил на пляж Аджиба. Красивое место. Вода очень чистая, прозрачная. Там даже арабские женщины купались в одеяниях типа паранджи, только белого цвета: и покупалась, и постиралась.
— Далеко отсюда до Мерса-Матруха? — спросил я.
— Завтра бы доплыли, — ответил капитан.
Значит, миль двадцать-тридцать. Надо бы наведаться туда, посмотреть, как сейчас выглядит город.
А пока я осмотрел захваченное судно. Бак у него состоял из настила из досок, на котором лежал большой плоский камень, обвязанный тросом. Видимо, это якорь. Под настилом лежали свернутые, запасные паруса. На корме надстройки не было, главная палуба доходила до фальшборта. Там находился навес из тростника, под которым палуба была выстелена овечьими шкурами и стояли бочка с водой и сундук с продуктами: лепешками, овечьим сыром, финиками. Перед навесом был квадратный, метра на метр, люк в трюм. Мне было непонятно, как через такое узкое отверстие производили грузовые операции? Может, под овечьими шкурами более широкий люк? О чем и спросил капитана.
— Нас грузят через большое отверстие в левом борту. Потом его закрывают, законопачивают и просмаливают, а через верхний люк догружают, — рассказал капитан.
Вот уж не знал, что горизонтальная погрузка судов была придумана так давно!
— Судно я заберу, а вас отпущу, если будете вести себя спокойно, — пообещал я арабам. Все-таки они — мои коллеги. Пусть остаются свободными.
— Как прикажешь, господин, — молвил капитан.
Мы отвели захваченное судно ближе к берегу, где поставили на якорь. Забрав экипаж на шхуну, направил ее на запад. Решил полюбоваться Мерса-Матрухом, высадить неподалеку от города арабов, а потом вернуться к захваченному судну и потащить его на буксире к Ахейскому княжеству. Добыча, конечно, не ахти, но обижать судьбу отказом не стоит. А то и такую уродину не даст.
