Разделавшись с врагами, я приказал дружинникам:
— На шхуну! Быстро!
— Освободите нас! — заорали гребцы на разных языках, в том числе и на славянском.
— Мы сейчас вернемся! — пообещал я на бегу.
Впрочем, торопился я напрасно. На третьей галере поняли, что произошло на второй, трезво оценили свои шансы и решили не рисковать. Они быстро погребли почти против ветра, чтобы парусная шхуна не смогла догнать, позабыв забрать своих с зерновоза.
37
Столица Ахейского княжества Андравида находилась километрах в шести-семи от моря, как я понял из рассказов своей жены. Она этот путь проделала всего два раза в жизни: первый — младенцем, когда с матерью приплыла из Франции, второй — невестой сына Мазовецкого князя. Морскими воротами Андравиды являлся порт Кларенца. Это был небольшой город, окруженный рвом шириной метров двенадцать, заполненным морской водой, и стеной высотой метров шесть с семнадцатью девятиметровыми башнями, четыре из которых были надворотными. Толщина стены равнялась двум метрам. Сложена из необожженного кирпича на каменном цоколе метровой высоты. У меня язык не поворачивался назвать ее крепостной стеной. Хотя Великая Китайская и вовсе сложена из утрамбованной глины. От Морских ворот прямая улица вела к Андравидским, за которыми и начиналась дорога к столице княжества. Хорошая дорога, широкая и мощеная. По ней рано утром я и поехал в столицу.
Прибыли мы в Кларенцу вечером предыдущего дня. Шхуна, две галеры и зерновоз, который мне не хотелось называть судном. Первой на рейд залетела под всеми парусами шхуна и, после крутого разворота, встала на якорь. Проделали мы это так красиво, что на берегу и крепостной стене вскоре собрались зеваки. Не знаю, что они еще хотели увидеть в нашем исполнении. Может, просто посмотреть на судно, о котором все говорят. Следом подтянулись галеры. Большая тянула на буксире зерновоз. На меньшей половина гребцов погибла. Часть освободившихся мест заняли арабы, захваченные в плен на большой, но все равно она отставала. К шхуне на шлюпке подплыл таможенник — пожилой грек, носатый и ехидный. Греки бывают двух видов — жизнерадостные и ехидные. С первыми лучше отдыхать, со вторыми — вести дела, но по жизни обычно получается так, что отдыхаешь с ехидными, а дела ведешь с жизнерадостными. Был у меня судовладелец из жизнерадостных греков. Я нахохотался с ним до слез. Это из-за его способности сбивать людей с пути праведного я попал в турецкую тюрьму. На этот раз мне повезло.
Таможенник окинул меня взглядом, сразу определил национальность и поприветствовал на славянском. Я ответил ему на греческом и, упреждая вопрос о грузе, представился:
— Я — зять князя Жоффруа де Виллардуэн, муж его дочери Алике. Прибыл в гости. — И добавил шутливо: — Пошлины заплачу лично ему.
— Тогда князь много их соберет, — ехидно пробурчал грек, сразу потеряв ко мне интерес.
После него приплыл рыцарь Филипп, кастелян Кларенцы, — типичный аквитанец с любезной улыбкой на губах и холодными, рыбьими глазами. Этот говорил на офранцуженном варианте латыни, которому меня научила моя жена. Уточнив, кто я такой и сколько верховых лошадей и телег мне потребуется на завтра, чтобы добраться со свитой и подарками до столицы, он отправился на берег. Наверное, сразу же послал к князю вестового с сообщением о прибытии родственника. В Андравиде подтвердили наличие такового среди русских князей, поэтому утром нам были предоставлены тринадцать верховых лошадей, на которых, кроме меня, поехали Савка с моей хоругвью и десять дружинников из сотни Мончука с ним во главе, и пять двуконных телег. На телегах везли пять бочек княжеской медовухи и меха, а также кое-что из трофеев: индийские ткани, ковры, пряности и благовония.
На галеры утром прибыли несколько городских кузнецов и начали расковывать гребцов, которые, напившись трофейного вина, выделенного мною, всю ночь орали песни. Они были почти со всех стран, расположенных на берегах Средиземного, Эгейского и Адриатического морей, в том числе и несколько ахейских греков, и даже два дружинника из Галича, служивших у болгарского царя Ивана Асеня, и семеро их сослуживцев-болгар. Они осенью попали в плен во время стычки с отрядом Эпирского деспота Феодора Ангела и были проданы в рабство иудеям, которые отвезли их в Александрию и перепродали. Галичанам и болгарам я предложил остаться на шхуне, пообещав завезти в родные края по пути домой. Пешком им бы пришлось добираться через вражеские территории.
Столица Ахейского княжества Андравида никаких защитных укреплений не имела. Даже вшивого вала или рва не было. Такое впечатление, что им некого бояться, хотя война, как мне рассказал сопровождавший нас рыцарь Филипп, идет на границах княжества. Эпирский деспотат — обломок Ромейской империи — дожевывал их сюзерена Фессалоникское королевство.
— Так что мы теперь напрямую вассалы Латинского императора, а герцог Афинский стал вассалом нашего князя, — сообщил мне Филипп.
Узнав, что я действительно родственник Жоффруа де Виллардуэна, он «надел» для меня улыбающиеся глаза.
В Андравиде количество православных церквей и католических храмов превышало всякие разумные пределы. Мне показалось, что религиозных заведений было больше, чем жилых домов. Православные церкви все были старыми, а католиеские — новыми. Княжеский дворец имел большой двор, обнесенный каменной стеной высотой метра четыре. Массивные дубовые ворота, оббитые ржавыми железными полосами, были нараспашку, но возле них стояли в карауле десяток пехотинцев в округлых металлических шлемах и кожаных куртках, вооруженные копьями, мечами и большими, почти в рост человека, щитами. Командовал ими рыцарь без шлема, но в кольчуге с длинными рукавами. Он с интересом разглядывал сопровождавших меня дружинников, то есть рыцарей по его классификации, облаченных в роскошные одежды, часть которых они получили из моих запасов. На меня он глянул мельком. Князю положено быть богато одетым, а вот то, что рыцари одеты не хуже, произвело на него впечатление.
Мы медленно поехали по двору к высокому зданию с пристроенным слева караульным помещением, перед которым было широкое каменное крыльцо под деревянным навесом и широкая мраморная лестница с шестью ступенями. Первый этаж дворца был глухим. Выше располагались пять рядов узких окон арочного типа, застекленных в округлой верхней части разноцветным стеклом, а ниже — бесцветным. Впрочем, совсем бесцветное стекло пока не научились делать. Оно было или желтоватое, или, что чаще, зеленоватое. Судя по рядам окон, должно быть еще пять этажей, но Алика рассказала мне, что дворец построен по принципу донжона, что на втором и третьем этаже есть галереи. Рыцарь Филипп послал вперед вестового, поэтому на крыльцо уже выходили Жоффруа де Виллардуэн, князь Ахейский, его старший сын и наследник с тем же именем, младший сын по имени Вильгельм и свита. Князю пятьдесят семь лет. Он среднего роста, полноватый, с румянощеким, выбритым лицом, большим носом и тонкими губами, по бокам от которых были властные складки. Он с непокрытой головой. Волнистые седые волосы спадали до плеч, а над лбом зачесаны назад. Одет в темно-красное блио с черной каймой по подолу и светло-зеленую шелковую тунику, подпоясан ремнем с серебряными овальными бляшками, на которых изображены кресты и что-то написано, но такими мелкими буквами, что я не разглядел. Штаны черные, заправлены в высокие сапоги с острыми носками, загнутыми вверх самую малость. Его сыну исполнилось двадцать девять. Он похож на отца, но полнеть еще не начал и властными складками не обзавелся. Я бы даже сказал, что Жоффруа-младший не производил, как его отец, впечатление решительного командира и жесткого управленца. Природа на нем явно отдохнула. Алика мне говорила, что эти качества достались старшей сестре, выданной в двенадцатилетнем возрасте замуж за французского барона, вдовца, который был старшее ее почти на двадцать лет, и которого она сразу загнала под каблук. Впрочем, моя жена знала об этом только со слов своей матери Жаклин, со старшей сестрой она ни разу не виделась. Старший сын тоже был без головного убора, но волосы подрезаны короче. Одет в ярко-красное блио с золотой каймой по подолу, синюю шелковую рубаху и коричневые штаны, заправленные в черные сапоги, острые носы которых загнуты больше, чем у отца. Ремень у него был из прямоугольных золотых пластин встык, на которых чередовались мужские лики, наверное, святых, и с большой бляхой с крестом, в центр которого был вставлен небольшой рубин. Жоффруа де Виллардуэн-младший был женат на Агнесс, дочери Латинского императора Пьера де Куртене, погибшего в плену у Феодора Ангела. На второй дочери императора был женат Феодор Ласкарис, у которого, по легенде, я служил до возвращения в Путивль. Детей у Жоффруа-младшего не было. Скорее всего, княжество перейдет Вильгельму, которому скоро стукнет пятнадцать и он будет посвящен в рыцари. Это был худощавый юноша с выпирающими передними зубами. Даже когда рот был закрыт, выглядывали кончики верхних зубов. У Вильгельма волосы темнее и длиннее, чем у отца и брата, и завиты на концах. Он еще не бреется, лицо в подростковых угрях. Если бы не одежда, принял бы его за девушку. На нем пурпурная шелковая рубаха с очень широкими рукавами, узкие, в обтяжку темно-красные штаны из парчи, перевязанные под коленями желтыми лентами и напоминающие панталоны, и темно-синее блио из тонкой шерсти с прямоугольным вырезом, вышитым золотыми нитками в виде поющих птиц, видимо, соловьев. Подпоясан широким ремнем, сплетенным из шелковых прядей красного, желтого, зеленого, синего, черного и белого цвета. Носки башмаков загнуты еще больше, чем у брата. Мне показалось, что при ходьбе они должны упираться в лодыжку. Глядя на Вильгельма, мне приходило на ум слово «безынициативность».
