Я поприветствовал тестя на его языке. Жоффруа де Виллардуэн, князь Ахейский, по инерции ответил мне на греческом с сильным акцентом, а потом перешел на родной язык, спросив:
— Откуда ты так хорошо знаешь наш язык? Алике научила?
— Не только. Воевал с вами, защищая Константинополь в Варяжской гвардии и служа у Феодора Ласкаря, — ответил я, мило улыбнувшись.
— Пути господни неисповедимы! Вчера — враг, сегодня — родственник! — произнес князь Ахейский, улыбнувшись, и обнял меня за плечи.
Я тоже обнял его. От князя пахло легким перегаром. Затем обнялся с его старшим сыном, плечи которого были мягче, но перегар от Жоффруа-младшего исходил такой же. Вильгельм разрешил обнять себя. От него пахло ладаном.
— Я представлял тебя другим, — признался князь Жоффруа, когда мы поднимались по винтовой каменной лестнице на второй этаж.
— Более диким? — иронично спросил я.
Не зря, выходит, я укоротил бороду и усы и выбрил щеки а ля граф де Рошфор, каким видел его в французском фильме «Три мушкетера». С такой бородкой я стал выглядеть аристократичнее, если такое слово применимо для данной эпохи.
— В общем, да, — честно сказал Жоффруа де Виллардуэн, что было так не похоже на француза. Обычно они никогда не говорят тебе о твоих недостатках. Предпочитают позлословить о них в своем кругу. — Монах рассказал, что ты живешь далеко на востоке, на границе со скифами.
Скифами ромеи, а вслед за ними и латиняне, называли любых кочевников причерноморских степей. Все образованные люди читали Геродота или хотя бы слышали, о чем он писал. А писал он о том, что в причерноморских степях живут скифы. Правда, с тех пор прошло тысячи полторы лет, но, чтобы понять это, образованности уже не хватало.
— Я воспитывался при дворе Ромейского императора, меня готовили в правители провинции, среди которых могла быть и Ахея, — рассказал я.
Для всей Европы, Северной Африки, Ближнего Востока и многих других территорий Константинополь до сих пор, не смотря на захват латинянами, является культурной столицей мира. Тем более, для этих самых латинян, в большинстве своем не умеющих читать и писать.
— Об этом монах ничего не сказал, — сообщил тесть. — Больше часть его рассказа была о твоем богатстве.
— Хорошо было бы быть такими богатыми, как о нас думают! — шутливо произнес я.
— Ты прав! — весело произнес князь Жоффруа.
Было заметно, что я начинаю ему нравиться.
Мы миновали второй этаж, пол в котором был мраморный и чистый, в котором не гуляли сквозняки и не воняло дымом и немытыми телами, а на столе не было кучи костей и прочих объедков. То ли французы за шестьдесят лет научились жить культурнее, то ли, что скорее, греки научили только тех, кто перебрался к ним на жительство. На третьем этаже пол тоже был мраморный и выстеленный коврами, правда, старыми, кое-где дырявыми. Стены расписаны сюжетами из греческой мифологии. Фрески странным образом напоминали иконы. Наверное, иконописец подхалтурил в свободное от основной работы время. На противоположной от лестницы стене был прибит большой, метра два высотой, деревянный крест, покрашенный в черное, по обе стороны от которого висело по два щита. На красных полях щитов был нарисован желтый крест с раздвоенными, как у ласточки, концами, только внутри закругленными. Подобный крест я видел у тамплиеров. Не знаю, имели ли какое-то отношение к ордену Виллардуэны, но таков был герб князей Ахейских. Под деревянным крестом располагался невысокий помост. На нем стояли два кресла с низкими спинками, на которых тоже был изображен герб. Сиденья обтянуты красной материей. Справа и слева от помоста располагались скамьи с наклоненными немного назад спинками и обтянутыми коричневой материей сиденьями. У правой стены находился камин поменьше тех, что я видел в донжонах. Его давно не топили, поэтому источал легкий запах пересохшей сажи и еще чего-то до боли знакомого. Мне сразу почему-то вспомнился замок Беркет. Даже стало грустно.
С галереи по деревянной лестнице, перила у которой поддерживали балясины в виде купидонов, к нам спустились княгиня Жаклин и ее невестка Агнесс. Обе женщины были, скорее всего, ровесницами своих мужей. Старшая когда-то была красива. Младшая никогда не была и не будет. У обеих длинные золотые сережки с жемчужинами, только у старшей по две в каждой, а у младшей по три. Одеты в белые кисейные туники и парчовые юбки, вышитые золотом: у старшей в виде кленовых листьев, у младшей — каких-то птиц, то ли фениксов, то ли павлинов. Рубахи из белого шелка с алыми каймами по краям рукавов, сужающихся к кисти, и подолу, который у младшей был зубчатый. На головах белые поневы, полностью скрывавшие волосы и придерживаемые тонкими золотыми обручами, такими же, какой был на Алике в день нашей встречи, только у Агнесс имел спереди пять небольших бриллиантов в ряд. На ногах вышитые золотом коричневые кожаные башмачки с закругленными носами и золотыми застежками в виде бабочек. Застежки у обеих женщин были одинаковые. Наверное, поссорились.
Жаклин и Агнесс обменялись со мной приветствиями на греческом. Женщины легче учат иностранные языки, ведь для них жить — это болтать. Все вместе мы проследовали к помосту. Князь и княгиня сели в кресла на помосте, жена слева от мужа. Наследник с женой и княжеская свита сели на скамью слева от помоста. За шестьдесят лет рыцарское общество сильно эмансипировалось. Если присутствие на встрече княгини раньше допускалось в исключительных случаях, то о невестке и речи быть не могло. Я со своей свитой сел справа от помоста. Сиденья были набиты конским волосом. В это время слуги начали складывать напротив помоста привезенные мною дары. Сначала принесли самое легкое — меха и ткани. Меха положили в том месте, где падал из окна солнечный свет. Лучи придали меху, особенно соболиному и черно-бурой лисы яркость, воздушность. Обе женщины смотрели заворожено. Оторваться смогли только, чтобы перевести взгляд на положенные рядом, колоритные, индийские ткани.
Жоффруа де Виллардуэн по пути узнал всё, что его интересовало, и посмотрел на жену, давая ей слово. Поскольку Жаклин никак не могла налюбоваться тканями, сердито гмыкнул.
Жена встрепенулась и задала вопрос:
— Как прошло путешествие?
— Неплохо. Море было спокойным, ветер попутным, — ответил я и перешел к тому, что ее больше интересовало: — Алике передала вам послание. — Я повернулся к Савке, который стоял рядом со скамьей и держал шкатулку из черного дерева, украшенную золотом, и приказал: — Отдай княгине.
Савка подошел к помосту и, низко поклонившись, вручил шкатулку Жаклин. Получилось у него довольно элегантно, хотя никто его этому не учил. Лакеем рождаются. Княгиня сперва полюбовалась шкатулкой. Эту вещицу я захватил у иудеев, но говорить об этом не стал. Пусть теща думает, что сделали в моем княжестве. Жаклин открыла шкатулку, достала из нее свернутый в рулон лист бумаги, перевязанный шелковым сине-красно-зеленым шнурком, скрепленным свинцовой печатью.
— Что пишет моя дочь? — спросила княгиня.
У меня появилось подозрение, что она не умеет читать. Хотел было подколоть, но удержался. Отношение к вам мужа рано или поздно совпадает с отношением жены.
