Сутовкан, проскакав мимо меня и Ивана Асеня, не удержался и посмотрел в нашу сторону со злорадной ухмылкой. Мы стояли в зарослях на склоне холма, метрах в тридцати от дороги. Я держал заряженный арбалет, царь — лук. Слева от нас и на противоположном склоне расположились мои пикинеры, в данный момент вооруженные алебардами, арбалетчики и болгарские лучники и копейщики. Позади царя Ивана стоял трубач, розовощекий юноша с еле заметными темно-русыми усиками. Медная труба у него закручена кольцом посередине, раструб имеет узкий и напоминает те, что я видел у ромеев в шестом веке.
— Труби! — более высоким, чем обычно, голосом произнес Иван Асень, когда до передних рыцарей оставалось метров семьдесят.
Хоть я был готов услышать звук трубы, ее звук резанул по ушам и немного сбил прицел. Я хотел попасть рыцарю в грудь, но угодил в нижнюю часть лица, прикрытую кольчугой. Болт не только пробил ее, но и втянул часть в рану. Рыцарь откинул голову и, выронив копье, так и поскакал дальше. Следующему я попал в правый бок, в район печени. Представляю, как ему было больно. Надеюсь, не долго. Третьему, который разворачивал коня в обратную сторону, пробил шлем над правым виском. Болт наполовину влез в голову, но рыцарь продолжил скакать. Еще два болта послал в спины и сшиб с коней двух сержантов. К стоявшим в долине пехотинцам вернулись от силы десятка два всадников.
Алебардщики и копейщики в это время добивали раненых латинян. Болгарский царь сказал, что пленные и выкуп за них ему не нужны. Главное — отбить у латинян охоту нападать на его царство. Один раненый рыцарь пытался защищаться, размахивая спатой метровой длины. Мой дружинник разрубил его округлый шлем и снес часть головы ударом алебарды.
— Ох, как он здорово! — похвалил Иван Асень. — Надо и моих вооружить такими… — он запнулся, не зная, как назвать этот гибрид топора, копья и крюка.
Я подсказал название и объяснил, как лучше использовать пехотинцев, вооруженных алебардами.
— Может, все-таки ударим сейчас по латинянам, пока они не пришли в себя? — задал вопрос болгарский царь.
— Тебе надо победить или удаль показать? — спросил я в ответ.
— Желательно бы и то, и другое, — признался он.
— Так редко бывает, — сказал я, — и сейчас не тот случай.
Отряд латинян продолжал держать позицию. Они ждали нашу атаку, готовились отомстить за погибших. Возле них вертелись половцы. Часть кочевников собирала разбежавшихся по долине лошадей убитых рыцарей и прочие трофеи, часть изредка постреливала по врагам. Понятно было, что во второй раз латиняне в ловушку не полезут, тем более, что конницы у него почти не осталось, но держать их в постоянном напряжении тоже не помешает.
В это время наши пехотинцы собрали трофеи на дороге и погрузили на рыцарских лошадей. Только длинные копья сложили отдельно. Трупы рыцарей оттащили на обочины, чтобы не мешали проезду по дороге. Среди убитых, судя по позолоченному, ламинарному, явно ромейской работы доспеху, был и граф Адрианопольский. Может быть, именно с него сняли и золотую цепь с тремя овальными эмалями, на которых изображены мужские лики, наверное, Христа и пары апостолов. Цепь отдали Ивану Асеню, поцеловавшему образ Христа и произнесшего шепотом:
— Спасибо, боже!
Как легко путают божий дар с яичницей! Говорить это царю не стал. Мне кажется, ему надо было пойти по церковной линии. В нем ровно столько религиозности и воинственности, сколько требуется епископу тринадцатого века.
Наши враги стояли на солнцепеке посреди долины весь день. Сперва их тревожили половцы. Я приказал кочевникам не стрелять по ромеям, а предлагать сдаться, говорить, что нам нужны только латиняне, обещать, что ромеев отпустим домой не только живыми, но и невредимыми. Последний пункт был очень важным. Ромеи завели моду ослеплять пленных. Это у них называлось гуманным обращением. Иногда пленных ослепляли тысячами, как сделал один из ромейских императоров, получивший прозвище Болгаробойца. Ромеи не соглашались сдаваться, потому что пока не понимали, на чьей стороне перевес, но и обстреливать половцев из арбалетов перестали.
— Почему ты хочешь их отпустить?! — возмутился царь Иван. — Надо перебить и их!
— Это сделают за нас латиняне, — заверил я. — Когда твои враги дерутся, ты выигрываешь дважды. Своих бойцов надо беречь, даже за счет вражеских жизней. Если ты пощадишь этих, другие сдадутся тебе сразу. Уверен, что это не последнее твое сражение с латинянами и ромеями.
— Да уж! — со вздохом сожаления согласился царь.
— Ты пока прикажи, чтобы написали письмо от твоего имени к командиру ромеев. Пообещай отпустить с оружием и добычей, если они ночью нападут на латинян вместе с нами, — предложил я.
— Ты думаешь, нападут?! — не поверил Иван Асень.
— Латиняне так подумают, когда письмо «случайно» попадет к ним, — ответил я. — Если среди них найдется хоть кто-нибудь, умеющий читать по-гречески.
Во второй половине дня, когда наши враги поняли, что половцы не нападут, и начали готовиться к отступлению, в долину выехали болгарские бояре и вышли копейщики. Впереди скакали мы с царем Болгарии. У его коня сбруя с кучей висюлек из золота с чернью, довольно красивых. Явно поработал талантливый художник. Седло и стремена тоже золоченые. И это при том, что сам царь украшений почти не имеет, только золотой крестик на тонкой цепочке и перстень-печатку, и одевается не слишком роскошно, на уровне боярина средней руки. Если в начале похода Иван Асень выслушивал мои советы и сам отдавал приказы, то теперь полностью передоверил мне командование. Наши знамена развевались на ветру и сообщали, что прибыла главная часть войска, что сейчас будет генеральное сражение. Латиняне и ромеи опять выстроились. На этот раз не было резервного отряда. Его поставили на то месте, которое раньше занимали рыцари, чтобы растянуть фронт, снизить возможность охвата с правого фланга. Оставшиеся в живых рыцари и сержанты, всего десятка два, стояли чуть позади ромейской пехоты на правом фланге. Наверное, не были уверены в ее стойкости.
Время шло, а мы не нападали. Ожидание беды бывает намного страшнее ее. И чертовски изматывает. Особенно, если целый день стоишь в доспехах под палящим солнцем. Нападать первыми латиняне не решались, боялись западни.
Когда солнце приблизилось к горизонту, я повел в атаку тяжелую конницу и половцев, растянув первых в линию, а последних расположив двумя группами на флангах. Мои дружинники были вооружены длинными тяжелыми копьями, захваченными у рыцарей. Я научил их держать копье, прижимая к боку, и наносить таранный удар. Болгары не умели так, воевали своими копьями, более короткими и легкими, которыми кололи с размаху от головы, а не использовали, как таран. Атаковали только пехоту латинян, которая, прикрывшись большими щитами и выставив вперед копья, смело встретила нас. Ромеев я приказал не трогать. Пусть латиняне поразмыслят, за что мы щадим ромеев? Мое копье пробило коричневый щит с белым крестом, вдавило его вместе с пехотинцем в глубину строя и сломалось. Ни звук удара, ни хруст ломающегося копья, ни крики раненого, распахнутый рот которого на мгновенье появилась передо мной и сразу исчез, ни ржание коня, вскидывающего голову, защищенную железной маской, я не услышал. Отбросив обломок копья, схватил за черную рукоятку булаву, подарок Бостекана, которая висела на правой руке, продетой в темляк, и ударил несколько раз по округлым шлемам справа от себя, разворачивая при этом коня. Меня дважды ткнули копьями в правый бок, но бригандина выдержала удары. Развернув коня, начал отступление. Оглянувшись, заметил, что один мой дружинник и несколько болгар завязли в пехотном строю. Главное, что среди них нет болгарского царя, и надеюсь, что среди них тот, кто должен «доставить» подметное письмо. Такая доставка будет выглядеть убедительнее. Половцы прикрыли наш отход, засыпав стрелами латинян. Впрочем, преследовать нас не собирались.
