— Половцы напали на одну из наших левобережных деревень. Перед этим приехали на ярмарку, узнали, что ты уплыл. Решили, видать, что ты всю дружину забрал с собой, — доложил воевода Увар Нездинич. — Я сразу выслал дозоры, заметили их вовремя. Будиша с отрядом отогнал поганых, но они успели увести стадо коров и несколько лошадей.
— Много? — спросил я.
— Двадцать две коровы и четыре лошади, — ответил воевода. — И скирды хлеба пожгли.
— Бостекан? — не столько спросил, сколько высказал я догадку.
— Его люди, — уверенно подтвердил Увар Нездинич. — Одного захватили в плен, сидит в порубе.
— Пусть приведут его, — приказал я.
Половец был грязен и вонял так, будто его вынули из выгребной ямы. Нос свернут вправо, причем сильно, из-за чего казалось, что лицо перекошено. Оно было худым, бледным и испуганным.
— Передашь Бостекану, что его люди, как я надеюсь, случайно напали на мою деревню, угнали полсотни коров, десять лошадей и пожгли хлеба на пять гривен. Пусть сам накажет налетчиков и возместит ущерб, когда приедет осенью на ярмарку, — сказал я половцу.
В переводе с дипломатического, это обозначало, что я прощу налет, если Бостекан заплатит вдвойне.
— Передам, князь, — заверил половец, улыбнувшись.
Видимо, ждал худшего.
— Проводите его до границы Степи в таком виде, а там отпустите на все четыре стороны, — приказал я.
Когда кочевник ушел, воевода Увар сказал уверено:
— Не приедет хан на ярмарку и ничего не заплатит.
— Насчет того, что не приедет, согласен, — произнес я, — а вот заплатить ему всё равно придется. Сторицей.
Остаток лета и осень я занимался увеличением своей дружины и подготовкой ее к будущим сражениям. Решил образовать отдельную сотню тяжелой конницы, оснащенной длинными копьями для рыцарского боя. Набрал в нее тех, кто плохо стрелял из лука верхом. Для стрельбы требовалось седло без задней луки, чтобы можно было вертеться и стрелять в разные стороны, а для таранного удара такое не годилось, нужна более прочная посадка. Доспехов и оружия теперь хватало. Все мои пехотинцы имели длинные кольчуги и железные шлемы, а всадники еще и бригандины, оплечья, наручи и поножи. Причем у большинства броня была из «наалмаженной» стали, прочность которой я испытал в бою. По возвращению из последнего похода пришлось заменить кожу на моей бригандине, потому что была порвана в нескольких местах. Кто и чем сделал некоторые прорехи, я не мог вспомнить. В горячке боя просто не заметил эти удары. Уже потом, после боя, начинаешь чувствовать, как тело ноет в некоторых местах, находишь там синяки, а на бригандине — следы вражеского оружия.
К зиме закончили верхнюю часть собора. Заплатил строителям я. Осталось покрыть купол золотом. Для этого используют очень тонкую золотую фольгу. Хоть она и тонкая и купол невелик, но золота требовалось немало. Я внес половину, остальное собрали путивльчане по призыву попа Калистрата.
Освободившихся каменщиков я подрядил на строительство жилого дома для своей семьи и дворни. Деревянные хоромы, тесные и склонные к возгоранию, меня больше не устраивали. Решил построить трехэтажный «дворец» с полуподвалом, в котором разместятся кухня и кладовые, первым этажом с залом для приемов, банкетным и личным кабинетом, вторым жилым для моей семьи и третьим — для дворни. Парадный вход будет на первом этаже, а перед ним — широкое крыльцо с каменной лестницей под навесом. Без крыльца в эту эпоху на Руси никак. Гость, в зависимости от того, где его встречают, сразу должен понять, кто он есть такой в глазах хозяина. Для обеспечения строительства нужными материалами создал в пригородной слободе кирпичный заводик. В Путивле делали кирпич, но в небольших количествах, на кладку печей. Каменные дома здесь пока не в моде. Строить их долго, стоят дорого, да и холоднее деревянных.
Старший артели каменщиков, посмотрев нарисованный мной чертеж будущего дома, почесал затылок и произнес с сомнением:
— Никогда такого не строили, боюсь, что не сумеем.
— Сумеете, — заверил я. — Чем вы хуже ромеев?!
Последняя фраза зацепила каменщиков. Уверен, что сделают не хуже, чем константинопольские мастера. Я нанял им в помощь подсобных рабочих, чтобы быстрее построили. С деньгами у меня теперь не было проблем. Кстати, расчет за собор каменщики попросили произвести перцем, который здесь очень в цене. Холодильников нет, ледник могут позволить себе только зажиточные, поэтому мясо и рыбу часто едят с душком, а перец помогает забить неприятный вкус и запах.
Народа в городе становится все больше. Почти не осталось пустырей на посаде и в слободах под городом количество домов выросло. В Путивле, благодаря военной добыче, появились деньги. По тем временам, не малые. Вот и начали перебираться в мое княжество люди разных профессий. Одни стали выполнять мои заказы, другие — удовлетворять возросшие запросы моих дружинников, у которых появились лишние деньги. Пришло и много всякой швали, ворья и попрошаек. С первыми разговор был коротким. Вешали на балках, которые выступали наружу с крепостных стен Посада, дальних от Детинца. Мне смотреть на почерневшие и поклеванными воронами морды особого желания не было. Попрошайкам разрешалось собирать милостыню только на папертях церквей и на территории монастыря. Если пытались подрубить деньжат в других местах, сразу получали два десятка плетей. Некоторые тяжелобольные во время порки чудесным образом выздоравливали. В том числе и так называемые юродивые, большую часть которых составляли ленивые и бездарные актеры, желающие любой ценой быть в центре внимания.
Тех, кто на самом деле не дружил с головой, помещали в больницу, которую я создал при монастыре. Настоятель Вельямин не сильно обрадовался такому шумному соседству, но, поскольку дело богоугодное и плачу за все я, принял со смирением, как очередное испытание его твердости в вере. Потом оказалось, что, благодаря больнице, пожертвования в монастырь резко выросли. Это было воспринято, как божье поощрение за благое дело. Поэтому, когда я построил при каждой церкви школу и приказал обучать всех мальчиков, запретив необразованным жениться, попы не роптали. Они подсчитывали будущие барыши. Люди для ориентирования в делах духовных обычно пользуются сигналами самого бездуховного маяка — деньгами.
44
Второй день идет снег. Ветра нет, поэтому снежинки падают вертикально и так медленно, что кажется, будто вижу их падение в замедленной съемке. Впрочем, вижу я только те, которые опускаются рядом со мной. Солнце, наверное, уже встало, но небо затянуто тучами, низкими и темно-серыми. И все вокруг меня серое, даже снежинки, разница только в оттенках. Я сижу на корточках под елкой неподалеку от опушки леса. Спиной прислонился к стволу дерева, чтобы снять часть нагрузки с ног. Не смотря на то, что температура около нуля градусов, а на мне плащ с капюшоном, подбитый куницей, бригандина, толстая стеганка под кольчугой и кожаные штаны, под которыми шелковое нижнее белье, все равно быстро замерзаю. Когда становится совсем невмоготу, поднимаюсь и делаю разминку. Встав в очередной раз, обнаруживаю, что вроде бы воздух посветлел. По крайней мере, я вижу на несколько метров дальше, чем в предыдущий раз. Повернувшись к Мончуку, который сидит на корточках под соседней елкой, напоминая нахохлившуюся курицу, говорю:
