— С тобой тоже! — молвил я, улыбаясь.
Царь Иван Асень засмеялся, наклонился ко мне, хлопнул по плечу, а потом серьезным тоном сообщил:
— Умер Роберт, император Латинский. Теперь будет править его младший брат Балдуин.
— Наверное, Роберт пьяный с лестницы упал и сильно расшибся? — спросил я.
— Ты угадал! — восхищенно произнес он, посмотрел мне в глаза своими прищуренными и продемонстрировал, что помогло ему стать царем и усидеть на троне: — Он не сам упал?
— Слишком многим мешал, — произнес я в ответ.
О том, что князья Ахейские — мои родственники, Иван Асень точно знал и о том, что я был в Андравиде прошлым летом, тоже знал, судя по тому, как поморщился его лоб при сопоставлении фактов. Смесь восхищения и опаски на его лице сообщили, что сопоставил правильно.
— Ты мне не мешаешь, и делить нам с тобой нечего, — успокоил я царя Болгарии.
— Даже если я стану Латинским императором? — спросил он якобы в шутку.
— Тем более. Тогда мне не надо будет платить пошлину за проход по Босфору, — ответил я также шутливо и спросил уже серьезно: — Собираешься выдать дочь за Балдуина и стать при нем регентом?
Иван Асень хмыкнул, поражаясь моей проницательности, и произнес удивленно:
— Не пойму, почему ты до сих пор удельный князь?!
— Потому что просчитываю на много ходов вперед, — ответил я. — Сейчас не время становиться Великим князем. Скоро на Русь придут татары и перекроят ее всю.
— Ты уверен, что они придут к вам? — спросил он.
— И не только к нам, но и до Адриатического моря дойдут, — ответил я. — Они захватят все земли, где можно кочевать, и ограбят и разорят соседние.
— Значит, и ко мне пожалуют? — задал он вопрос.
— Возможно, — признался я. — Но горы они не любят. Так что надолго здесь не задержатся.
— Когда нападут, перебирайся со своей дружиной ко мне. Дам тебе область на берегу моря, — предложил царь.
— На меня не нападут, уже стал их союзником на Калке, — сообщил я.
— Предлагаешь и мне стать их союзниками? — спросил он.
— Становиться их союзником тебе ни к чему, — ответил я и объяснил: — Они здесь надолго не задержаться. Пограбят и уйдут в приволжские степи. Лучше откупись от них. И ни в коем случае не убивай послов. Тогда тебя ни что не спасет.
— Может, так и сделаю, — сказал Иван Асень и спросил совет: — А дочь есть смысл отдавать за Балдуина?
— Решай сам, — произнес я. — Латинская империя скоро падет. Нельзя долго править большим народом, если вас мало и вы другой веры. Ромейская империя восстановится, а дети твоей дочери будут считаться латинянами.
— Пока это случится, латиняне не будут нападать на нас, — сказал царь Иван.
— Зато потом начнут нападать ромеи, — возразил я. — Лучше иметь соседом слабого, который будет бояться твоего нападения, чем сильного, нападения которого будешь бояться ты.
— Если не я стану регентом Балдуина, то Феодор Ангел, Эпирский деспот, захватит Константинополь, — предположил царь Болгарии. — Тогда он будет слишком сильным и нападет на меня. Пока есть Латинская империя, я ему нужен. Мы заключили с ним союзнический договор.
— История учит, что договорам не стоит верить, особенно договорам с ромеями, — предупредил я. — Но в твоей ситуации действительно лучше, чтобы Латинская империя просуществовала подольше. Попробуй стать ее регентом. Если рыцари согласятся.
— Вот для этого ты мне и нужен, — сказал царь Иван и разъяснил: — Если кто-то будет мешать замужеству моей дочери, нападу на его владения. Ты умеешь бить латинян, и у тебя есть тяжелая конница, которой у меня мало.
— У меня всего две сотни, причем половина малоопытна, — предупредил я.
— Твои две сотни, да мои три, да половцы Сутовкана — не слабый отряд получится, — подсчитал он. — Можешь еще и пехоту привести. Я щедро оплачу, никто не пожалеет.
Как мне рассказали болгарские дружинники, сопровождавшие нас в Тырново, Иван Асень внял моим советам и провел несколько мероприятий, благодаря которым у него стало больше земельной собственности и резко увеличились доходы от торговли. Это позволило ему отказаться от боярских дружин и начать создавать профессиональную армию.
— До зимы уже не успею, — сказал я.
— В этом году и не надо. В Константинополе еще думают. Как меня предупредили мои советники, раньше следующей весны, а то и осени, ответа не будет, — рассказал он. — Ждут, когда Папа Римский утвердит Балдуина императором, послали к нему посольство.
— Если бы сильно хотели, управились бы за месяц, — молвил я.
— В том-то и дело, что не очень хотят, но выбор у них не большой: или я, или Феодор Ангел, или Иоанн Ватацес. Я — наименее опасный, — ухмыльнувшись, сообщил Иван Асень. — Так что, когда трава у вас вырастет и дороги подсохнут, приводи свою дружину. Пригодится — хорошо, нет — заплачу за службу, возмещу расходы и отпущу домой.
— У меня одно условие: командую я. Через тебя или напрямую — мне все равно. Если решишь, что слишком рискую или не внушаю доверия, будешь воевать без меня, расстанемся друзьями, — сказал я.
— Согласен, — быстро произнес царь Болгарии.
Видимо, ждал более тяжелое условие. Мы обговорили детали, после чего отправились пировать.
Через три дня, обзаведясь изжогой из-за непомерного количества выпитого сухого вина, я поехал в Созополь. Все-таки наш ставленый мед лучше: и крепче, и на желудок влияет положительно даже в больших количествах.
9
Второе судно, двухмачтовый неф, мы взяли неподалеку от Трапезунда. Он, пользуясь задувшим вчера юго-восточным ветром, вышел из столицы империи в сторону Босфора. На судно, идущее со стороны открытого моря к Трапезунду, капитан нефа сперва не обратил внимание, принял нас за купца. Привыкли они здесь к спокойной жизни. Только когда мы оказались у нефа с наветренного борта и сменили курс, пойдя на сближение, капитан понял свою ошибку и повернул в сторону берега. Не знаю, что он там собирался делать. Разве что посадить судно на мель и с экипажем сбежать на берег. Не успел. Мы быстро догнали его, зацепились «кошками», подтянулись к нему и опустили «ворона». Никто нам не мешал. Главная палуба, фор— и ахтеркастли были пусты. Как будут говорить на советских военных кораблях, экипаж заныкался по шхерам.
Я со штурмовой группой перешел на борт нефа. Дружинники рассредоточились по судну, заняв ключевые позиции. Делали все быстро и без суеты. Набрались уже опыта.
Подойдя к кормовой надстройке, я крикнул на греческом:
— Капитан, выходи!
Открылась дверь каюты и, щурясь от слепившего в глаза солнца, на палубу вышел венецианец, худой, длинный и сутулый, с узким лицом, таким кислым, что я не разрешил бы ему даже на свежее молоко смотреть. На нем были черная островерхая шапка, заломленная назад, белая шелковая рубаха, черная льняная туника, подпоясанная кожаным ремнем с золотой пряжкой и тремя золотыми висюльками на конце, свисающем спереди почти до коленей, черные штаны до лодыжек и коричневые кожаные тупоносые туфли с золотыми овальными пряжками. На ремне висел кожаный кошель, туго набитый. Видимо, капитан готовился к бегству. На левой руке перстень-печатка, на правой — перстень с рубином и второй с опалом.
