— Надо с пленными что-то делать, — напомнил я. — Слишком их много.
— Да, ты прав, — согласился болгарский царь и посмотрел на Феодора Ангела, который лежал на боку на земле и больше не рыдал.
Казалось, бывший деспот беспробудно спит, как отревевшийся ребенок.
Поняв ход мыслей Ивана Асеня, я сказал:
— Если прикажешь ослепить всех его солдат, больше никто не сдастся тебе в плен.
— Они клятву не нарушали, — произнес более важный для него аргумент царь Иван. — Значит, муку не должны принять. Бог дал мне знак и теперь проверяет, — продолжил он и, пока я пытался понять, что он имеет в виду, принял решение: — Я их всех отпущу.
— Какой знак? — полюбопытствовал я.
— Сегодня день Сорока Севастийских мучеников, а я как раз перестраиваю базилику, посвященную им, — ответил он. — Только сейчас вспомнил и понял, почему не сомневался в победе.
А что бы он вспомнил, если бы мы проиграли?!
17
Через три дня в долину прибыли болгарская пехота и боярское ополчение и мои арбалетчики и кибитки. Болгарские бояре теперь все были за царя Ивана Асеня. Победа сделал его национальным героем. За эти дни мы собрали и поделили трофеи. Большую часть доставшегося мне оружия, доспехов и лошадей продал по дешевке царю Болгарии. Ему надо оснащать армию, стремительно разраставшуюся. Тряпки и прочую ерунду загнали адрианопольским купцам, которые появились на следующее после битвы утро. До Адрианополя всего полдня пути. Купцы тоже считались эпирцами, что абсолютно не мешало им торговать с болгарами. Себе я оставил только самое лучшее, что сможем перевезти на судне и кибитках домой. В том числе и две сотни боевых коней, которые пойдут своим ходом и повезут в тюках часть добычи. Всё это было доставлено в Созополь, где будет дожидаться нас под охраной отряда из пятидесяти арбалетчиков. Слишком много там стало ценностей. Как бы не привели в искушение такие слабые души созопольцев.
Получили обещанное и латиняне. Я теперь для них самый важный человек в болгарской армии. Кто-то просветил их, что я был автором этой дерзкой атаки. К тому же, они были уверены, что я — бывший наемник, которому с помощью меча удалось подняться высоко. С такой мечтой идет по жизни каждый наемник. К тому же, я был родственником известного им Жоффруа де Виллардуэна-младшего, князя Ахейского. От наемников узнал, что мой тесть умер в прошлом году. Для Алики отец будет живым, пока я не вернусь домой.
Часть отпущенных пленников, около пяти сотен, сразу попросились на службу к царю Ивану. Среди них был и наш старый знакомый Алексей Тарханиот.
— Мне показалось, что ты в прошлый раз понял, что лучше не нападать на Болгарию, — поддел я ромея.
— Я и не нападал. Мне приказали привести пополнение. Собирался утром уйти в Адрианополь. Вы помешали, — рассказал он, кривя губы в виноватой улыбке.
Врет, конечно. Наверное, Феодор Ангел вернул ему имение, отнятое латинянами, за что потребовал отслужить. Поскольку у Ивана Асеня после победы появились грандиозные планы, для осуществления которых требовалась большая армия, Алексей Тарханиот был принят на службу командиром этих пяти сотен, большинство из которых составляли славяне. В итоге под знаменами болгарского царя собралось около восьми тысяч человек. С этим войском мы и двинулись к Адрианополю, который считался первым ключом к Константинополю. Вторым была крепость Цурул.
Во время перехода к городу Алексей Тарханиот пожаловался нам с царем Иваном:
— Феодор вел себя с нами, как с врагами. Его солдаты отбирали все, что понравилось, а деспот не слушал наши жалобы. За это господь и покарал его.
В плане набожности ромей не уступал царю. Они любили подолгу вести теологические дискуссии. Хохмы ради я подкинул им интересный вопрос, якобы заданный мне половецкими язычниками:
— Если бог всемогущ, способен ли он создать такой камень, который не сможет поднять?
Оказалось, что это верный способ поменять тему разговора на светскую.
Адрианополь был большим городом. По размеру и количеству жителей где-то посередине между Черниговом и Киевом. Под его стенами в тысяча двести пятом году болгарский царь Калоян нанес сокрушительное поражение крестоносцам, после чего расширение Латинской империи прекратилось. Город окружали три рва, каждый шириной метров семь и каменные стены высотой метров десять с множеством башен, круглых и четырех— и даже шестиугольных. На стенах стояли горожане, готовые защищаться. За последние два года они перешли из рук латинян к никейцам, а потом к эпирцам. Такие частые смены власти кого угодно озлобят. Штурмовать Адрианополь, не имея тяжелых осадных машин, было глупо. Оставалось осаждать долго и нудно.
Алексей Тарханиот подсказал третий вариант:
— Если царь Иван проявит милосердие и не тронет жителей и их имущество, они могут добровольно перейти под его руку.
— А если уменьшит налоги, введенные предыдущими правителями, то сделают это с еще большим удовольствием, — добавил я.
Иван Асень согласился с нами. Алексей Тарханиот с небольшой свитой был отправлен в город на переговоры.
Когда он отъехал достаточно далеко, я посоветовал царю Болгарии:
— Назначь его наместником Адрианополя.
— Он предаст меня при первой возможности, — возразил Иван Асень.
— Это сделает любой, кого ты сюда назначишь, — сказал я. — Этот, по крайней мере, усвоил, что воевать против тебя — себе дороже. Будь сильным — и все будут тебе верны.
Алексей Тарханиот вернулся часа через два с сообщением, что адрианопольцы с радостью станут подданными болгарского царя. Нам открыли главные, Константинопольские ворота, через которые Иван Асень въехал в город в сопровождении трех сотен своих бояр и двух сотен моих дружинников. Остальное войско встало лагерем у городских стен. Заходить внутрь царь им запретил. Болгары и половцы не были так милосердны к ромеям, как Иван Асень.
Внутри Адрианополь был похож на Херсон Таврический. Мощеные улицы с канализацией по краям, многоэтажные каменные дома на окраинах и в основном двухэтажные с большими дворами и садами в центре, дворец наместника в построенной еще римлянами цитадели, которую недавно подновили, обложив кирпичной кладкой. Кирпичи были темно-коричневого цвета, немного толще римских плинф, но уже тех, что будут делать в двадцатом веке.
Алексей Тарханиот на правах нового наместника устроил нам пир во дворце. Куда девался старый и кто им был — нам не сообщили. Впрочем, мы и не спрашивали. Пировали в большом зале с мраморными колоннами. Стол для избранных стоял отдельно, на помосте высотой не меньше метра, что позволяло смотреть на остальных пирующих сверху вниз. За двумя столами внизу разместилась почти весь пришедший с нами отряд. Справа сидели болгары, слева — русичи. Остальные пировали в солдатской столовой. Алексей Тарханиот сидел слева от царя Ивана, я — справа. Рядом с нашим столом стоял полный мужчина лет сорока с безволосым лицом евнуха, который первым пробовал все, что нам подавали. Посуда у царя была золотая, у нас с наместником — серебряная, у всех остальных — глиняная и стеклянная, но у каждого отдельная. Сперва подавали мясо, жареное и верченое: говядину, свинину, баранину, птицу. Поражало разнообразие соусов. К каждому мясу был свой. Мне сразу стало понятно, откуда пошла знаменитая французская кухня. Под местные соусы, действительно, можно было съесть даже дохлую кошку. Потом был перерыв, во время которого нас развлекали жонглеры и акробаты. Уровень исполнителей был повыше, чем в Андравиде. Царя очень позабавил гуттаперчевый мальчик лет десяти, который делал задний мостик и просовывал голову между ног, держась за них руками. Иван Асень наградил мальчонку золотой монетой, протянув ее через стол. Мальчишка взял монету, якобы положил ее за щеку, о чем свидетельствовал вздутие, а потом достал золотой из-под стоявшей на столе миски с обглоданными костями. Болгарский царь рассмеялся и дал мальчишке еще две монеты. Пацан хотел продемонстрировать второй фокус, чтобы заработать больше, но Алексей Тарханиот сделал недвусмысленный жест, после чего вся группа акробатов быстро покинула помещение. Затем начали подавать рыбу: жареную, вареную, соленую, вяленую. После второго перерыва, во время которого певцы восславили болгарских полководцев Ивана и Калояна, мы перешли к сладостям: засахаренным и засушенным фруктам, халве, сдобной выпечке на меду. Дальше просто пили, кто еще мог. Я ушел, потому что надоело слушать восхваления в адрес «нового императора всех болгар, валахов и ромеев».
