— Я с тобой, князь, вместе шел до Калки, — сказал тот, у которого был подбит глаз, и добавил ухмыльнувшись: — Только вот назад порознь возвращались.
Чтобы мне не говорили, а есть везучие люди. Взять хотя бы этого. Сколько на Калке народу полегло, а он спасся. И сегодня весь его отряд истребили, всего двоих взяли в плен — и один из них он.
— Тогда ты знаешь, что мое слово крепко. Так что расскажите мне подробно, где и какие отряды стоят, сколько в них примерно людей, где обоз, кони, ладьи? Если сообщите что-то важное для меня, еще и награжу, — пообещал я и приказал своим дружинникам: — Развяжите их и принесите что-нибудь поесть.
— А что для тебя важное? — поинтересовался везучий.
— То, что поможет снять осаду, а что именно — понятия не имею, — ответил я. — Рассказывайте все, что знаете.
И они начали рассказывать. Больше говорил везучий, а раненый в руку дополнял. По их словам получалось, что в киевско-галицкой армии около десяти тысяч человек. Город обложили с трех сторон. С четвертой — на реке Десне — днем дежурили ладьи, не давали подвозить снабжение в город. С восточной стороны, на Торжище, откуда было ближе и удобнее пробиваться к Детинцу и где все дома были сожжены черниговцами, осаждавшие поставили метательные машины, привезенные в разобранном виде на ладьях и собранные на месте. С западной стороны, рядом с двумя монастырями, стояли гунны и поляки. Троицкий монастырь они уже разграбили, а Елецкий еще держится. Лагеря осаждавших и со стороны города и с тыла защищены валами, рвами и рогатками. Боятся нападения новгород-северцев.
— А где сейчас новгород-северцы? — задал я вопрос.
— Кто их знает! — ответил пленный. — Говорят, отошли в Степь со своими погаными или еще куда. У них войско почти все конное, двигаются быстро, не угонишься. — Он вдруг радостно воскликнул: — Во, вспомнил! За курганами, если идти на заход солнца, длинный овраг, а за ним еще пройти, там поля. На них лошадей пасут, наших и гуннских. Охрана всего сотни две человек, в основном ополченцы. Я туда коней наших бояр отводил.
— Много лошадей? — спросил я.
— Три табуна больших, — ответил он. — Это важная новость?
— Возможно, — произнес я.
После допроса пленных посадили в погреб. Я дождался возвращение разведчиков и выслушал их доклады. Вроде бы пленные не врали, все совпадало. Только лошадей мои дружинники не видели. Утром я послал разъезды именно на поиски трех табунов, о которых сообщил пленный. Информация подтвердилась.
До ночи мой отряд отдыхал, отсыпался. Вечером плотно поели. С молоком, которые принесла из леса крестьяне. Они уже знали, что мы разбили вражеский отряд, ограбивший соседнюю деревню. Теперь задабривал нас, чтобы мы не перешли в другое место, не оставили их без защиты. Деньги брать отказались, зато без смущения растащили всякий хлам, который был в телегах, отбитых у врага и принадлежавший ранее крестьянам соседней деревни. Может быть, хозяевам и вернули. Хотя у меня большие сомнения по этому поводу.
Ночью пошли за лошадьми. Луна, немного надкушенная с правой стороны, светила ярко. Небо было усыпано звездами. Так ли это на самом деле, или мне кажется, но вроде бы звезд на небе больше, чем в двадцать первом веке, и они ярче и ядренее. Рядом со мной скачут Мончук и Бодуэн по прозвищу Фряг. Тысяцкий — «жаворонок», все время зевает. Пока не рассветет или не начнется бой, он будет полусонным. Бывший рыцарь тоже не «сова», но держится лучше. Просидев почти два года в городе, он заскучал. Наверное, и ностальгия дала о себе знать. В походе он повеселел, воспрял душой и телом.
Две сотни пеших и сотню конных, вооруженных луками, оставили на полпути к пастбищу. Там было удобное место для засады. Может быть, при дневном свете оно покажется менее привлекательным, но тогда найдем другое. Думаю, время на это у нас будет. С двумя сотнями конных остановился километрах в двух от табунов. Луна зашла, стало темно. Полсотни всадников спешились, разбились на два отряда и исчезли в темноте. Я теперь ничего сам не делаю, а иногда руки так и чешутся, особенно во время ночных нападений. В темноте выброс адреналина в кровь мощнее. Иногда мне кажется (или так на самом деле?!), что в напряженные моменты я начинаю видеть в темноте, как кошка. Слышал подобное и от других воинов. В такие моменты в тебе просыпаются сверхспособности, о наличии которых в мирной жизни не догадываешься. Наверное, поэтому повоевавшим мирная жизнь кажется пресной, а на самом деле они не нравятся себе лишенными этих сверхспособностей.
Часа через два пришел связной и доложил, что охрана вырезана, можно угонять коней. Мы поехали к табунам. Между лошадьми ходили мои дружинники и снимали путы с передних ног. Освобожденных лошадей сгоняли к дороге. В первом табуне было сотен семь боевых коней, во втором сотен пять ездовых, а в третьем примерно столько же вьючных и тягловых. Стараясь не смешивать три табуна, погнали лошадей к деревне Кукино. К тому времени небо уже посерело и задул легкий теплый юго-западный ветерок.
Я с полусотней всадников скакал в арьергарде. Скоро осаждающие проснутся, придут на пастбище за лошадьми — и возрадуются. Им понадобится время, чтобы вернуться в лагерь, доложить о пропаже, организовать погоню. Не думаю, что она будет многочисленной. Поедут конные, чтобы быстро догнать, а боевых и ездовых жеребцов у них осталось мало. Следы найдут быстро. Там, где проскакали две тысячи лошадей, дорога выбита и загажена так, что захочешь, не пропустишь.
Место, выбранное ночью для засады оказалось не совсем таким хорошим, но и не плохим. Лошадей мы передали сотне пикинеров, которые погнали их дальше, а сами начали оборудовать позиции для стрельбы. В этом месте дорога проходила между речушкой метра три шириной, по ее левому берегу, и опушкой густого леса. Противоположный берег речушки оказался болотистым, лучше туда не соваться, зато лес будет справа от погони. Там и расположились всем отрядом.
Погоня появилась около полудня. Скакали хлынцой. Их оказалось сотен пять — больше, чем я предполагал. Это были гунны и поляки. Примерно половину отряда составляли рыцари. Видимо, их лошади паслись в другом месте. Скакали кучно и без разведки. Решили, наверное, что табуны угнал отряд из Новгорода-Северского, в котором не могло остаться много воинов, потому что дружина ушла с князем Изяславом. Впереди скакал пожилой чернобородый мужчина в большом островерхом шлеме с расстегнутой бармицей и пластинчатом бронзовом доспехе. Конь под ним был вороной, очень крупный и горячий. Он постоянно поворачивал голову, чтобы убедиться, что никакой другой жеребец не пытается обогнать его. Предводитель гуннов тоже обернулся влево, чтобы что-то сказать рыцарю, скакавшему на полкорпуса позади, и не заметил мой болт. Я попал ему в живот. Бронзовый доспех не спас. Болт влез в тело весь. Судя по тому, как скривилось от боли лицо старого воина, второй болт на него тратить не придется.
Перестук вразнобой конских копыт сменился криками и стонами раненных, проклятиями пока невредимых и ржанием лошадей, которых начали разворачивать вправо, чтобы закрыться щитами и атаковать стрелков. Вот только способных идти в атаку с каждым мгновением становилось все меньше. Да и не хотели лошади лезть в кусты. Я отложил арбалет и начал стрелять из лука. Теперь от моих выстрелов, по большому счету, ничего не зависело. Если и промахнусь, беды большой не будет. Мои лучники и арбалетчики исправят ошибку. Но я не промахивался. Десять дет тренировок начали давать результат. На дистанции метров восемьдесят я умудрился попасть в шею ниже края шлема и выше кромки щита, которым закрывался гунн, а уж в спину угадывал с раза в два большего расстояния. Из посланной за нами погони смогли ускакать человек пятьдесят. Они неслись галопом и не оглядывались. Поскакавшие было за ними несколько лошадей, оставшиеся без наездников, не смогли за ними угнаться, остановились и уже через несколько минут начали спокойно щипать траву. Меня поражает способность лошадей мгновенно подаваться панике, а затем также быстро переходить от нее к безмятежному набиванию брюха. Наверное, это нервное. Жевание помогает успокоиться. Ну, прямо, как женщины, ведут себя!
