26
Следующей весной я отправился в море. В Босфоре пошлину собирали все еще латиняне, то есть, венецианцы от их имени. В проливе Дарданеллы власть была в руках никейцев, которые называли его Геллеспонтом. Мало того, они уже переправились на европейский берег пролива, и отбили у венецианцев Галлиполи. Это большой город на берегу пролива, рядом с Мраморным морем. Довольно крепкий, с высокими каменными стенами и мощными башнями. Венецианцам он служил перевалочной базой для восточных товаров. Кстати, раньше город назывался Херсоном Фракийским. В шестом веке у меня даже была веселая мысль: а не поставить ли одно судно на линию Херсон Таврический — Херсон Фракийский?!
Все большие острова в восточной части Эгейского моря — Лесбос, Хиос, Самос, Кос — тоже принадлежали никейцам. Побережье контролировали боевые галеры, благодаря чему пиратство в этих водах было сведено на нет. Поскольку мою шхуна походила на неф, ее принимали за торговое судно и не трогали. Я решил поискать счастья возле острова Кипр. Обогнув Родос с юга, легли на курс ост-норд-ост. На второй день попали в штиль. Даже бриза не было. Морская вода была насыщенного бирюзового цвета, что казалась подкрашенной. Только непонятно было, кто над ней поработал. Шхуна мерно покачивалась на еле заметных волнах. Вокруг ни одного судна, только мы и море. Чувство пустоты, одиночества усиливало чистое, без единого облачка, голубое небо. Одновременно возникало чувство единения, родства с морем: я — твой блудный сын, люби меня, как я тебя, и храни, как мать, вопреки неблагодарным поступкам моим!
Днем нас обволакивала влажная, душная жара. Она так выматывала, обессиливала, что, не смотря на скученность и переизбыток тестостерона, конфликтов почти не было. Днем экипаж лежал вповалку на палубе под тентами, лениво перебрасываясь короткими фразами. Только мои сыновья находили силы и желание, чтобы махать деревянными мечами и лазать на мачту. Обеда не было, потому что в жаркий полдень никто не хотел есть. Только пили воду, которую выдавали по установленной мной норме. Жизнь начиналась после захода солнца, достигая пика к полуночи. В это время я заставлял их заниматься боевой подготовкой, в основном фехтованием. Затем шла на убыль. Большая часть экипажа засыпала, чтобы проснуться с восходом солнца, позавтракать и залезть под тент.
На седьмой день подул свежий норд-ост. Я решил не спорить с ним и повернул на зюйд-ост. Пошли в полветра со скоростью узлов шесть-семь к берегам Иерусалимского королевства. Посмотрим, что там творится.
Давненько я не бывал в тех краях. Последний раз в самом начале двадцать первого века. Но больше запомнился первый визит в израильский порт Хайфа. Туда надо было заранее выслать несколько радиограмм: судовую роль, сведения о грузе и грузополучателе и заполненную анкету, довольно подробную. В этой анкете были пункты «Последний порт захода» и «Предыдущий порт захода». Какие между ними две еврейские разницы — я так и не понял. Поскольку пунктов была два, видимо, подразумевалось, что ответы должны быть разные. Я подумал, что предыдущий — это тот, который был до последнего. Перед Ростовом-на-Дону, из которого мы везли зерно в Хайфу, был турецкий Измир, куда вы отвезли металлолом. Миль за двести до порта назначения нас допросил военный корабль Организации Объединенных Наций. Борцы за мир воюют больше всех. Поскольку судну смешанного плавания нельзя было удаляться от берега более, чем на двадцать миль, мы шли сразу за двенадцатимильной, пограничной зоной. По регламенту разрешение на вход в израильские порты надо запрашивать по УКВ-радиостанции за двадцать миль. Кстати, многие станции на такой дистанции плохо берут сигнал. Обычно связываешься миль за пять. За двадцать так за двадцать. Уточнив мои координаты, мне приказали удалиться от берега на двадцать пять миль, зайти с запада, со стороны открытого моря, и связаться оттуда. По-другому к израильским портам подходить нельзя. Так я и сделал. Меня допросил милый женский голос, причем вопросы полностью совпадали с указанными в радиограмме. После чего я пошел завтракать, чтобы через полчаса, в восемь часов, заступить на вахту. Только заступил, как опять вызвали на связь, и другой милый женский голос начал задавать те же вопросы.
— Девушка, я только что ответил на них вашей сменщице, — сказал я. — Если не умеете работать, не мешайте другим, — и переключился на дежурный канал.
Она вызывала меня раз двадцать, пока мне не надоело. Я перешел на канал переговоров, где, поскольку со мной говорили на английском, высказал на русском кое-что об израильских порядках.
— Не надо ругаться, — попросил женский голос на чистом русском языке.
После чего она мне объяснила, что докладывать мне придется при каждой их пересменке. К следующей мы уже стояли на рейде неподалеку от американского военного корабля, наверное, плавмастерской. Там началась вторая серия. Со мной связался израильский военный корабль и приказал поднять лоцманский флаг. Лоцмана мы пока не ждали, о чем я и сообщил.
— Поднимите лоцманский флаг! — настойчиво потребовали на русском языке.
Если они владеют не только русским языком, но и замашками русских офицеров, лучше с ними не спорить. Как только подняли на мачте лоцманский флаг, в борту подошел катер серого цвета, с которого на борт судна десантировались вооруженные солдаты с двумя офицерами во главе. Один был в звании майора, если не ошибаюсь. По крайней мере, звезды на погонах у него были раза в три больше, чем у второго. Это был рыжий и белокожий еврей, своей пухлостью и маленьким ростом напоминающий Карлсона. Всему экипажу, включая капитана, приказали собраться на корме. После чего обшмонали все судно, в том числе и личные вещи. Обычно такие обыски проводятся в присутствии капитана или старшего помощника, но в Израиле свое понятие о правах человека. Чтобы мы не шалили, за нами присматривали несколько солдат, вооруженных автоматическими американскими винтовками М-16. Солдаты были ростом метр с кепкой, короче винтовок. Наверное, чтобы в катер больше помещалось. Только один был выше меня ростом и с еврейско-славянским лицом, если такое смешение возможно в принципе.
— Из России? — спросил я на русском.
— Здесь родился. Папа и мама из Одессы, — ответил он.
Я подумал, что, скорее всего, пересекался с его родителями в Одессе. Может быть, даже пил с его папой, и даже с мамой, и даже не только пил.
Ни арабских террористов, ни контрабандное оружие нас судне не нашли. После чего проверили каждого, отсканировав отпечаток большого пальца правой руки. Этим занимался младший офицер. Старший в это время ненавязчиво опрашивал штурманов. Пытался выяснить, в какой турецкий порт мы заходили? Я боялся, что старпом или второй помощник проболтаются, что становились на якорь на рейде Стамбула. Там агент передал мне пачку американских долларов, на которые я должен закупить здесь в дьюти-фри несколько ящиков спиртного для судовладельца. На обратном пути, когда будем подниматься по Дону к Ростову, подойдет катер, на который и отдадим эти ящики. Зачем лишний раз напрягать таможенников?! Они и так имеют неплохо. К счастью, штурмана не проболтались.
— Чего вы прицепились с турецкими портами? — спросил я.
