Отвлекся только раз, чтобы ответить на вопрос Субэдэя о гуннах. К ним ушла большая часть оставшихся в живых половцев под командованием хана Котяна. Я рассказал, как разбил отряд гуннов, которых было в несколько раз больше.
— Кстати, мне помогали половцы, которые были на службе у болгарского царя, — сказал я. — Это хорошо, что они ушли к гуннам. Когда мы придем туда и начнем с ними сражаться, половцы опять струсят, а за ними побегут и гунны. Дурной пример заразителен.
— Мы еще не решили, будем ли воевать с гуннами, — сказал хан Бату.
— Будем, — уверенно ответил я.
— И ты будешь участвовать в этом походе? — спросил хан так, будто заманивал меня в ловушку.
— Если не погибну раньше, — улыбнувшись, ответил я.
Бату посмотрел на шамана и весело засмеялся. Не знаю, что ему обо мне наговорил шаман, но, видимо, ответил я правильно.
Повернувшись к Берке, спросил на арабском, который, как я заметил, больше никто не понимал:
— Слева от Бату сидит шаман?
— Нет, — ответил Берке. — Это провидец. Он знает прошлое и будущее каждого человека, советует Бату, с кем иметь дело, а с кем нет.
— Как догадываясь, со мной дело иметь можно, но осторожно, — молвил я.
— Я тоже так подумал, — сказал Берке и улыбнулся широко, искренне.
31
Мы движемся по Крымскому полуострову на юго-восток. Около пятидесяти тысяч воинов, обоз, стада захваченного у половцев скота. Вся эта масса людей и животных, поднимая клубы пыли, проходит в день не больше тридцати километров. Впереди рыщут несколько сотен легких кавалеристов, в основном половцы, черкесы, аланы, туркмены, киргизы, башкиры, булгары. Они захватывают половецкие стойбища, в которых только старики, женщины, дети и скот. Половцы-мужчины, если их можно назвать мужчинами, удирают от нас. Я командую тысячей в тумене Байдара, двоюродного брата Бату, который был немного моложе и больше походил на истинного монгола. Говорят, зеленовато-синими глазами и хитростью он пошел в деда. Поскольку я не видел Чингисхана, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. К моему отряду добавили сотню русских конных дружинников и четыре сотни башкир. Последние тоже союзники монголов. Слишком мужественно отбивались, поэтому им предложили стать друзьями. Всего на стороне монголов воюет тысяч пятнадцать башкир, но большая часть ушла с корпусом Мунке. Половцы и башкиры ускакали вперед, за добычей, а русские дружинники движутся с основной колонной. Точнее, колонн три. В середине следует обоз, а слева и справа, на расстоянии видимости, — войска.
Мы идем слева. Тумен Байдара — следом за туменом Берке. Поэтому я оставил тысячу на Мончука, а сам скачу рядом с Берке в стороне от войска. Нас сопровождает только сотня его охранников, истинных монголов. Между нами установились дружеские отношения. Я попросил Берке дать мне инструктора, чтобы научил стрелять из лука по-монгольски. Ромеи в Херсонесе натягивали тетиву двумя пальцами, держась за нее и стрелу с боков, так называемым щипковым способом. На дистанции метров двадцать стрела, выпущенная таким способом, могла пробить кольчугу. А могла и не пробить. Валлийцы, стреляя из своих длинных луков, натягивали тетиву изнутри тремя пальцами — указательным поверх стрелы, а средним и безымянным — снизу. Русичи стреляют обоими этими способами, в зависимости от того, насколько тугой лук. У меня был очень тугой, монгольский, поэтому я и хотел научиться стрелять, как они. Монголы натягивают тетиву большим пальцем, придерживая его и стрелу указательным и средним. Получается, что как бы показываешь дулю, но между средним и безымянным пальцами. Я предлагал деньги и неплохие одному монголу, который при мне подстрелил на лету утку, чтобы научил меня стрелять, но он отказался. То ли им запрещено учить чужеземцев, то ли именно этому было западло заниматься со мной. Берке поручил меня заботам пожилого монгола с запоминающимся именем Куртка.
— Он, может, и не самый лучший стрелок, но самый терпеливый, — с хитрой улыбкой представил инструктора Берке и подарил мне новый монгольский лук.
Это был составной лук длиной примерно метр тридцать. Середина, называемая рукоятью, была сделана из дерева. Какого именно — Берке сказал, но я не знал перевод этого слова. «Рога» внутри состояли из двух планок, тщательно подогнанных и склеенных. С внешней стороны к ним приклеили сухожилия, а с внутренней — роговые пластины. Сухожилиями обмотали и все сочленения. Клей изготовлен из неба осетра, если я правильно перевел. Затем это всё заламинировали тонкой кожей и покрыли лаком. У оконечностей «рогов» костяные накладки, через которые проходила тетива. Она была изготовлена из шелковых прядей. Если бы Берке не рассказал, что из чего сделано, я бы подумал, что лук не композитный, а единое целое — настолько все было подогнано, красиво. Он был больше того, что я имел раньше, но весил меньше и натягивался туже. Чехол — налучь — был явно китайской работы: из сафьяна, с нарисованными на обеих сторонах разноцветными мордами чудовищ. Сверху рисунки были покрыты красноватым лаком.
Зная любовь Берке ко всему арабскому, отдарил его белым арабским скакуном. Специально взял двух на такой случай. Собирался одного иноходца подарить Бату, а другого Субэдэю, но случая подходящего не было. Подарок понравился Берке. С того дня он только на этом жеребце ездил.
Куртка учил не только меня, но и моих сыновей. Они усваивали быстрее, потому что учатся стрелять из лука с семи лет, хотя до того автоматизма, с каким посылают стрелы монголы, им еще далеко. Через час занятий, не смотря на костяное кольцо на большом пальце, болел он да и вся правая кисть так, будто по ним от души постучали молотком. Время от времени у меня появлялось желание бросить эти занятия. Хватит мне и арбалета. Удерживало только нежелание подать дурной пример подрастающем поколению. Это в двадцать первом веке можно не прикладывать особых усилий и вполне сносно существовать, а в тринадцатом такая бесхребетность будет стоить жизни. Куртка действительно оказался очень терпеливым. Создавалось впечатление, что нет ничего, что заставило бы его нервничать. Мы ошибались раз за разом, а он молча поправлял, уточнял, показывал. Причем с моими сыновьями он возился с удовольствием. Наверное, нет своих.
О чем я и спросил как-то Берке, когда на привале мы в его шатре играли в шахматы, вырезанные из красного и черного дерева. Шатер был полотняный. Наверняка захвачен в Персии. Остальные военачальники предпочитали ночевать в войлочных. Впрочем, не все. Субэдэй, если не было дождя, спал на открытом воздухе на попоне, положив под голову седло. Я тоже. И сыновей приучил. В тот день я, как обычно, выигрывал вторую из трех партий. Берке был сильным шахматистом по меркам своего времени, то есть, на уровне слабого любителя из двадцать первого века.
— Все его сыновья погибли в походах. И у меня тоже нет. Только дочки рождаются. Одна наложница родила сына, но он сразу умер, — пожаловался Берке.
— Русичи говорят, что девочки рождаются у настоящих мужчин, — подбодрил я.
— У Тэмуджина было много сыновей, — возразил он.
