Да, многие из слушавших отдали бы палец на отсечение, чтобы научиться искусству вылепить себе мужа или жену по собственному вкусу, а особенно князь, который тоже хотел бы сидеть рядом с пирожным, замешенным на сахаре и миндале, а сидел рядом с кучей отравы. Но игра уже требовала от Толлы сделать очередной пас; и она, не дожидаясь, что ее принудят к выплате долга через судебного исполнителя, поспешила начать:
Человек не в меру любопытный, желающий знать слишком много, слишком близко подносит горящий фитиль к пороховнице своей удачи; и нередко тот, кто разнюхивает чужие дела, упускает свои. Те, кто, разгораясь излишней пытливостью, копают в разных местах в поисках кладов, то и дело падают в сточные канавы, в кровь разбивая носы. Это и случилось с дочерью одного огородника, а как — сейчас расскажу.
Жил некогда огородник, бедный-пребедный, который сколько ни проливал пота в трудах, все никак не мог свести концы с концами. И купил он себе трех хрюшек, и стал их откармливать, чтобы, когда подрастут три его дочери, у него было хоть что-то им в приданое.
Паскуцца и Чиче — дочери, что постарше, — пасли своих свиней на прекрасной лужайке, но не хотели, чтобы младшая, Парметелла, ходила вместе с ними, и прогоняли ее пасти хрюшку где-нибудь в другом месте.
И однажды она, гоняя свою животинку в лесу, в котором тени крепко держали оборону против приступов Солнца, вышла на опушку, где протекал ручей, будто некий торговец свежей водой, своим серебряным язычком нахваливая товар и зазывая путников выпить по кружке. И, увидев там дерево с золотыми листьями, оторвала один листочек и принесла его отцу, а он с большой радостью пошел и продал его за двадцать дукатов, чего хватило, чтобы заткнуть пару дырок в бочке семейных нужд. А когда он спросил дочь, где растет это дерево, услышал от нее в ответ: «Держи, что имеешь, господин мой батюшка, а большего не спрашивай, коль не хочешь потерять своей удачи!»
Вернувшись из лесу на следующий день, она принесла еще листок, и так каждый день продолжала обирать листья с дерева, которое наконец осталось ощипанным и голым, будто его ограбили ветры.
Прошла осень; и однажды девушка, видя у основания дерева пенек, весь золотой, который у нее не было силы выкорчевать, принесла из дому топор и принялась подрубать корни; и наконец, выдернув пенек из земли, обнаружила под ним роскошную лестницу из порфира. Безмерно любопытная, Парметелла спустилась по лестнице глубоко-глубоко, в темную-претемную пещеру, пройдя по которой до самого конца, вышла на живописную равнину, где стоял прекраснейший дворец, а в нем, куда ни ступишь, — все было устлано золотом и серебром, а стены так и сверкали в глаза жемчугом и драгоценными камнями.
И Парметелла ходила, точно в жару, разглядывая все эти сияющие драгоценности и не видя никого живого среди величественных строений, пока не вошла наконец в комнату, где было развешано порядочное число картин. На них она увидела изображенными много разных предметов — как, например, невежество тех, кого считают учеными, несправедливость тех, кому вверены весы суда, человеческие преступления, отмщаемые Небом, — вещи, которые уносили разум из головы, до того они казались правдивыми и живыми. Здесь, в этой же комнате, она увидела и прекрасный, роскошно накрытый стол.
Тогда девушка, слыша, как звенит у нее в пустом желудке, и не видя никого рядом, уселась за стол, чтобы пообедать как знатная госпожа. Но вот в самый аппетитный момент ее обеда в комнату вошел миловидный слуга-негритенок, который сказал ей: «Будь здесь и не уходи, ибо я хочу взять тебя в жены и сделать самой счастливой женщиной в мире!»
Парметелла, которая со страху чуть было не обделалась от такого заманчивого предложения, взяла себя в руки и ответила согласием на то, чего хотел слуга. И в тот же миг ей была подана алмазная карета, запряженная четверкой золотых коней с крыльями из рубинов и изумрудов, которые носили ее по воздуху, чтобы развлечь, а вместо прислуги ее окружили обезьянки в расшитых золотом платьях; они переодели ее с головы до ног, так что она, вся оплетенная роскошью, как паук — паутиной, выглядела настоящей королевой.
И пришла ночь — когда Солнце, желая выспаться на берегах рек Индии без комаров, гасит светильник, — и негритенок сказал Парметелле: «Счастье мое, если хочешь баиньки, ложись на этом ложе; и, когда накроешься покрывалом, потуши свечи и в точности делай то, что я тебе говорю, если не хочешь распустить все, что связала».
Парметелла легла, но лишь только первый сон смежил ей глаза, негритенок преобразился в прекрасного юношу, который прилег с нею рядом, и она, пробудившись и чувствуя, как шерстку расчесывают без расчески, сначала чуть не умерла от страха, но потом, видя, что дело не грозит гражданской войной, осмелела и приняла вызов.
А ранним утром — еще прежде, чем Заря вышла из дому поискать свежих яиц, чтобы подкрепить своего старичка-любовника
[580], — слуга, соскочив с кровати, снова принял прежний цвет, оставив Парметеллу, внутренности которой горели от мыслей о том, что же это за лакомка ухватил себе первое яичко из-под столь прекрасной курочки.
Когда же настала вторая ночь, она легла на ложе, угасила свечи, как и вчера, и снова пришел к ней в постель тот прекрасный юноша. И когда он, усталый от игр, уснул, Парметелла схватила огниво, которое приготовила заранее, засветила свечу, подняла покрывало и увидела эбен, превратившийся в слоновую кость, севрюжью икру — в молочную пенку, пережженный уголь — в негашеную известь.
И пока она стояла, замерев с открытым ртом от этой красоты, созерцая самый дивный мазок, что когда-либо наносила Природа на холст своих чудес, юноша проснулся и стал проклинать Парметеллу, говоря: «Ох, ведь по твоей вине придется мне еще на семь лет остаться под этим проклятым колдовством — только из-за твоего безмерного любопытства, которое угораздило тебя сунуть нос в мои тайны! Убирайся же, беги, пропади с глаз, сломи себе шею, чтоб я тебя не видал больше, иди обратно к твоим драным обноскам, если не сумела распознать свою удачу!» И с этими словами он рассеялся, как ртуть.
Бедняжка, вся дрожа и не поднимая глаз, вышла из дворца и, как только поднялась вверх из пещеры, встретила фею, которая сказала ей: «Дочка моя, как плачет во мне душа о твоем злоключении! Идешь ты на великую муку, ибо твоему бедному телу суждено пройти по волоску. Но чтобы избежать опасностей, которые тебе предстоят, возьми эти семь веретен, эти семь плодов инжира и это медовое деревце. Возьми эти семь пар железных башмаков и иди, не останавливаясь, покуда их не сносишь. А после того увидишь в одном дому на террасе семь женщин, которые прядут нитку, спуская ее сверху вниз, а снизу к нитке привязаны мертвые человеческие кости. И знаешь, что тебе надо будет сделать? Стань, притаившись, тихо-тихо, а когда нитка спустится вниз, отвяжи кость и привяжи веретено, помазанное медом, и плод инжира. Они вытянут его наверх, почувствуют сладость на языке
[581] и скажут: «Кто мне помазал губы сладостью, тому судьба да будет радостью!» А затем одна за другой начнут звать: «Эй ты, которая принесла все эти сладкие штучки, покажись, дай на тебя взглянуть!» А ты отвечай: «Не покажусь, а то вы меня съедите!» А каждая тебе будет кричать: «Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мою ложку!» Ты стой и не двигайся, а они будут продолжать: «Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мой вертел!» А ты стой осторожно, как тот, кто сам себе бороду бреет. А они всё за свое: «Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мою метлу!» А ты не обращай внимания, ни на фигу сушеную
[582]. «Не съем, клянусь, пусть Бог сохранит мой горшок!» Аты стой, закрыв рот, и не пискни, иначе выпустят из тебя душу. Наконец скажут: «Не съем, клянусь, пусть Бог мне сохранит Гром-и-молнию!» — и вот тогда поднимайся к ним и знай, что ничего тебе дурного не сделают».
