Выслушав с открытым ртом прекрасный рассказ Паолы, все заключили, что бедняк — будто мяч: чем больше его ударят о землю, тем выше он подскочит; или как козел — чем дальше разгонится, тем сильнее боднет рогами. Теперь Тадео дал знак Чометелле, чтобы она продолжила череду; тогда начала и она трудиться языком:
Сила дружбы, несомненно, велика; она побуждает выдерживать тяжкие труды и преодолевать опасности ради помощи другу: тяжелое дело кажется соломинкой, самолюбие — ветошью, жизнь — пустяком, когда может быть принесена в жертву во имя друга, примерами чего изобилуют сказания и переполнены истории. Вот и я сегодня приведу один пример, о котором, бывало, рассказывала моя бабушка Семмонелла (упокой, Господи, ее душу), если вы, чтобы чуть-чуть меня послушать, закроете рты и навострите уши.
Был некогда один король по имени Янноне, который очень хотел иметь сына и непрестанно молил богов надуть живот его супруге. Чтобы подвигнуть их ниспослать такую радость, он до того заботился о странниках, что готов был самого себя по кусочку раздать; но наконец, видя, что дело с места не двигается и нет у него никаких средств произвести потомство, заколотил ворота молотком и готов уже был стрелять из арбалета по каждому, кто приближался к его дворцу.
Случилось так, что проходил по той стране некий седобородый мудрец. И, не зная, как переменилось поведение короля, но зная о его печали и желая дать ему средство, он пришел к Янноне и попросил дать ему приют. А тот, с потемневшим лицом, угрожающе насупившись, сказал: «Если нету тебя другого светильника, кроме этого, можешь спать в темноте! Прошли времена, когда Берта пряла!
[122] Слепые котята прозрели! Нету вам здесь больше мамы!» Когда старец спросил, отчего случилась с ним такая перемена, король ответил: «Я, ради желания иметь ребенка, тратился и рассыпался перед каждым, кто приходил и уходил, забросив ради этого свои дела; а теперь, видя, что только даром перевожу щелок и мыло, умыл руки и поднял якоря». «Если только в этом причина, — отозвался старец, — то я быстро сделаю, что жена у тебя забеременеет, а коль не сделаю, вот мои уши на отсечение». «Если вправду сделаешь, — сказал король, — слово чести, полкоролевства тебе отдам». А тот отвечает: «Теперь слушай внимательно, если хочешь достичь цели. Вырежь сердце у морского змея и дай приготовить его невинной девушке, которая от одного запаха жаркого станет беременной, будто на девятом месяце. А потом дай поесть этого жаркого королеве, и она тут же забеременеет и родит». «Да как же это возможно? — спросил король. — Честно говоря, твои слова мне кажутся слишком твердой пищей, чтобы их проглотить». «Не удивляйся, — отвечал старец. — Потому что, если прочтешь мифы, там найдешь, что Юнона, проходя по Оленским полям и только наступив на цветок, зачала и родила»
[123]. «Если так, — сказал король, — то сей же миг пусть разыщут это сердце дракона! В конце концов, мне нечего терять!»
И вот сто рыбаков, посланных на море, приготовив множество гарпунов, ловушек, неводов, крючков, наживок, лесок, принялись плавать и искать повсюду, пока наконец поймали дракона и, вырезав у него сердце, принесли к королю, который дал его приготовить одной красивой придворной девушке. Она закрылась в комнате, поставила сковороду на огонь и, лишь только от кипения пошел пар, стала беременной не только прекрасная повариха, но и все предметы в комнате забеременели и в несколько дней разродились. Ложе родило маленькую кроватку, сундук — шкатулку, стулья родили маленькие стульчики, стол — маленький столик, и даже ночная ваза родила столь изящно эмалированный горшочек, что прямо взял бы его в рот и съел.
И когда сердце было поджарено, и чуть только королева его попробовала, как тут же почувствовала себя непраздной. И через четыре дня обе они с той девушкой родили по прекрасному малышу. И до того мальчики были похожи, что нельзя было отличить одного от другого.
Они росли вместе, в такой взаимной любви, что не могли находиться вдали друг от друга; и столь глубокой была их привязанность, что королева стала ревновать, ибо сын ее выказывал больше чувств к сыну служанки, чем к ней самой, и не знала уже, как вытащить эту соринку из глаза.
Однажды принц собрался вместе с другом на охоту и, зажегши огонь в камине в своей комнате, стал плавить свинец, чтобы отлить пули для мушкета. И не знаю, какая там вещь ему понадобилась, он сам, не послав никого из слуг, пошел ее искать. Тем временем зашла королева посмотреть, что делает сын, и застала в комнате одного Каннелоро, сына служанки. Думая убить его, она метнула горячую пулю ему в лицо, но он успел чуть пригнуться, и пуля попала в надбровье, нанеся ему глубокую рану. Королева уже собиралась метнуть второй раз, как вернулся Фонцо, ее сын; тогда она, притворившись, что просто заглянула его проведать, после пары пресных ласковых слов ушла.
А Каннелоро, надвинув шляпу до бровей, не дал Фонцо ничего заметить, оставаясь на ногах несмотря на то, что весь горел огнем от боли. И как только закончил катать, точно скарабей, свинцовые шарики, сразу попросил у принца разрешения уехать. Когда Фонцо, удивленный этим внезапным желанием, спросил о причине, он ответил: «Не спрашивай меня больше ни о чем, мой Фонцо; тебе достаточно знать, что я вынужден уехать, и Небо свидетель, что, расставаясь с тобою, который есть сама моя жизнь, душа вырывается из груди, дух во все весла гребет вон из тела, а кровь в венах делает Марко-беги-наутёк
[124]. И поскольку ты сейчас не можешь мне ничем помочь, оставайся с миром и помни обо мне».
Они обнялись, а затем Каннелоро в отчаянной скорби пошел в свою комнату, где взял доспехи и меч, что тоже был рожден от другого оружия, когда жарилось сердце дракона; весь вооружившись, он вывел коня из конюшни и уже готовился вдеть ногу в стремя, как с плачем прибежал Фонцо и сказал, что если Каннелоро и решил его покинуть, то пусть оставит ему знак своей дружбы, чтобы хоть немного облегчить скорбь разлуки. В ответ на эти слова Каннелоро, взявшись за рукоятку кинжала, воткнул его в землю, и потек прекрасный ручей; и он сказал принцу: «Вот лучший памятный знак, который могу я тебе оставить, ибо по бегу этого ручья ты сможешь узнать о моей жизни: если увидишь, что он прозрачен, значит, и мои дела мирны и прозрачны; если же увидишь его мутным, знай, что я в невзгодах; а если обнаружишь, что он высох (да не попустит Небо!), то можешь считать, что кончилось масло моего светильника и что я прибыл для уплаты пошлины на таможню Природы»
[125].
