В таких и тысяче других ласковых разговоров прошел день; но вот орка вернулась и кричит дочке с улицы: «Золотая Куделька, опусти свои волосы!» — ибо дом не имел лестницы, и поднималась она всегда по косам дочери. И Золотая Куделька, слыша матушкин голос, распустила прическу и свесила волосы, словно золотую лестницу для железного сердца. И орка, только взобравшись, сразу побежала в огород и, увидев его полностью возделанным, осталась в изумлении, ибо невероятным ей казалось, что столь изнеженный юноша поднял такую адову работу.
И утром — прежде чем Солнце успело немного обсохнуть после купания в водах Ганга — орка, уходя из дому, наказала Нардо Аньелло приготовить к вечеру шесть поленниц дров, расколов начетверо каждое полено из наваленных во дворе. «А если нет, — пригрозила она ему, — нашинкую тебя, как сало, и будет у меня жирный гуляш на ужин».
Бедный принц, услышав такое предписание, чуть было с жизнью не расстался; а Золотая Куделька, видя его бледным и помертвевшим от страха, говорит ему: «Ох и слаб ты на понос! Клянусь, ты и перед тенью своей обкакаться готов!» «Да что же, или это тебе от холстины очески — переколоть шесть поленниц дров до вечера? — возражает принц. — Каждое полено начетверо расколоть? Ох, скорее проклятая старуха меня самого пополам разрежет да на зубок положит!» «Да о чем ты все тревожишься? — отвечает Золотая Куделька. — И без всякого твоего труда все дрова, расколотые как следует, улягутся в поленницы, а ты пока, будь так добр, не раскалывай мне душу своими бесконечными жалобами!»
И вот — когда Солнце закрыло мастерскую лучей, чтобы не продавать свет ночным теням, — вернулась домой орка и, забравшись наверх по все той же золотой лестнице, увидела дрова наколотыми и сложенными в порядке; и заподозрила, не дочка ли уж второй раз обыгрывает ее в шахматы.
И на третий день, чтобы испытать принца в третий раз, орка велела ему вычерпать цистерну в тысячу бочек воды, ибо хотела наполнить ее заново; а если не сделает, пообещала она, то будет из него к ужину или острая подливка, или копченая грудинка.
Ушла она, и опять принялся Нард о Аньелло ахать и охать; а Золотая Куделька, видя, что напасти его не прекращаются и матушка, словно на осла, грузит на него беду за бедой, сказала ему: «Замолчи и не хнычь; зашли те звезды, что препятствовали моим чарам, и сегодня, прежде чем Солнце скажет: «Позвольте откланяться»
[217], мы скажем этому дому: «Счастливо оставаться!» Довольно; в нынешний вечер придет моя матушка в пустое жилище, а я уйду с тобой — хоть на жизнь, хоть на смерть». Принц, услышав эту новость, умилился сердцем, готовый разрыдаться, и, обняв Золотую Кудельку, говорит ей: «Только ты — ветер попутный моему утопающему кораблю, душа моя; только ты — опора надежд моих!»
И когда стало вечереть, Золотая Куделька прокопала лаз в большую водоотводную трубу, проходившую под огородом, и они вдвоем, выбравшись наружу, направились в сторону Неаполя. И как дошли до грота, что со стороны Поццуоли
[218], Нардо Аньелло говорит Золотой Кудельке: «Счастье мое, нехорошо будет вести тебя во дворец пешком и вот так одетой. Подожди меня в этой гостинице, а я скоро вернусь с лошадьми и каретой, со свитой, одеждой и со всем прочим».
И, оставив там Золотую Кудельку, поспешил в город. Между тем орка вернулась домой и, не услышав ответа Золотой Кудельки на обычный зов, почуяла неладное. Она бросилась в лес, срезала длинный шест и, приставив его к окну, вскарабкалась, как кошка, наверх. Обшарив весь дом внутри и снаружи и не найдя никого, она наконец обнаружила лаз и увидела, что он ведет в сторону города. От ярости она выдрала на себе волосы, не оставив целым ни единого клочка, проклиная дочь и принца и умоляя Небо, чтобы при первом поцелуе, который дадут ему дома, он навсегда позабыл о ней.
Но оставим орку твердить свои дикие мольбы и вернемся к принцу. Его приход во дворец, где его уже считали мертвым, поверг всех в изумление и произвел великую молву. Все бежали ему навстречу, говоря: «Наконец-то, с возвращением! Вот он, цел и невредим! Ох, ты вернулся, краса наша!» — и тысячи других ласковых слов.
Он побежал наверх, и матушка, встретив его на середине лестницы, обняла его и принялась целовать со словами: «Сынок мой, драгоценный мой, зеница очей моих, да где же ты был? Как ты мог задержаться настолько, что мы чуть не поумирали с горя?» И принц не знал, что говорить, ибо надо было ему рассказывать о своих приключениях, но как только матушка его поцеловала, он, по заклятию орки, позабыл все, что с ним произошло.
И когда матушка выговорила ему, что пора уж бросать привычку охотиться и растрачивать свою жизнь по лесам и что она найдет ему супругу, он ответил: «В добрый час! Я готов исполнить все, что захочет государыня матушка моя!» «Вот так и поступают добрые дети», — отозвалась королева; и они договорились, что через четыре дня приведут ему невесту, благородную госпожу из Фландрии, что оказалась тогда в Неаполе.
И стали готовить великий праздник и пиршество. Тем временем Золотая Куделька, видя, что жених ее слишком задерживается, и слыша от всех молву о будущем празднике, высмотрела на постоялом дворе паренька, подобного ей ростом, и в один вечер, когда он лег спать, потихоньку взяла с изголовья кровати его одежду. Сняв свое платье, она переоделась в мужское и в таком виде пошла к королевскому дворцу, где повара, которым предстояло много работы и не хватало рабочих рук, приняли ее в помощники.
И настал нареченный день; и — в час, когда Солнце разворачивает на столе Неба список привилегий, пожалованных ему Природой, за круглой печатью Света, и продает лекарства, проясняющие зрение, — под звуки волынок и рожков прибыла невеста; и все уселись за накрытые столы. Пока разливали напитки, стольник разрезал большой английский пирог, который Золотая Куделька приготовила своими руками, и оттуда внезапно вылетела голубка, до того красивая, что все пирующие забыли о еде, а только любовались и дивились на эту красоту красот, а голубка заговорила нежнейшим голосом
[219]:
«Или ты, принц, наелся мозгов кошачьих
[220], что забыл свои обещания и все дела любви твоей Золотой Кудельки? Неужто выпало у тебя из головы все, чем тебе она услужила, что уже и вспоминать о ней не хочешь? Так ты платишь за добро, что она сделала тебе, неблагодарный? За то, что вырвала тебя из оркиных лап? За то, что подарила тебе жизнь и себя самое? Это ли твоя великая благодарность бедной девушке за любовь ее беззаветную? Говори, ты, который даешь и отбираешь! Говори, ты, который обсасываешь кость, пока не подали жаркое!
[221] О, несчастна женщина, что слишком легко беременеет словами мужчин, которые у них всегда наготове, вместе с похвалами неблагодарности, с ласками беспамятства, с подарками забвения! Вот бедняжка думала испечь вместе с тобой пиццу в Донато
[222], а теперь забавляется тем, что лапшу режет; думала сделать с тобой «потеснись, потеснись», а ты ей теперь: «Разойдись, разойдись!»
[223]; думала с тобой кубок разбить, а разбила ночной горшок
[224]; давай же иди смелей, не заботься ни о чем, делай, как те, кто поедят и уходят не заплатив, но уж если догонят тебя проклятия, что с болью сердца пошлет тебе эта горемычная, тогда узнаешь, почем стоит подшутить над малышкой, надсмеяться над девочкой, обмануть невинную! Как мог ты сделать такой говенный трюк: вывел ее на позор всей улице, а она тебя в самом сердце носила; подложил ее себе под хвост, а она тебя выше головы поднимала; и, когда она тебе как мать родная услужила, оставил ее там, куда с потаскухами ходят! Но если у Неба глаза повязкой не закрыты, если боги пробками уши себе не заткнули, то узнают они о грехе, что ты сотворил, и, когда ты не ждешь, будет тебе и сочельник с праздником, и молния с громом, и жар с поносом! Но довольно, продолжай вкусно кушать, дай волю желаниям, веселись и торжествуй со своей новобрачной, а бедная Золотая Куделька, что пряла так тонко, порвет нитку своей жизни и оставит тебя на вольной воле наслаждаться с новой супругой!» И, сказав эти слова, голубка вылетела из окна, и ветер унес ее далёко.
